Несколько шагов до прыжка (СИ)

— Конечно, — Персиваль повернулся на одном месте и зашагал вперёд. Ньют был от него буквально в полутора дюймах, и Персиваль прекрасно ощущал тепло его кожи. И его самого — последнему не могла стать помехой никакая футболка.

Впервые он выволок Ньюта в этот парк чуть ли не через месяц после подписания контракта, если даже не раньше. Точнее, через месяц после его переезда в Нью-Йорк. Он уже и не помнил, конечно, чего хотел добиться: то ли встряхнуть после года отсутствия на льду, то ли узнать нового подопечного получше, то ли просто поделиться чем-то, что у него было кроме катания. До Ньюта он ходил туда и с обеими Голдштейн, и с Серафиной тоже, и однажды даже как-то столкнулся там с Геллертом — раскланялись, поделились приязнью к этому месту, дошагали до пруда и разошлись. Но Серафина была человеком мегаполиса до мозга костей, куда больше, чем сам Персиваль, поэтому одной прогулкой дело и ограничилось. Девочки тоже не сумели в полной мере оценить прелестей природного уединения, и настаивать Персиваль не стал. А что там думал Геллерт, ему было не очень-то интересно.

Но Ньют…

Оказавшись в парке, он расцвёл за секунду. Тогда, четыре года назад он был хмур, подавлен, сердит то ли на себя, то ли на Лестрейндж, то ли на жизнь и обстоятельства в целом — а под кронами деревьев от всего этого не осталось и следа, весь негатив словно бы сорвало с Ньюта одним только лёгким ветерком.

Теперь Персиваль даже не понимал, как умудрился не сойти с ума ещё тогда, от одного этого преображения.

После прогулки стали регулярными, затем — и вовсе частыми. Приятно разделить с человеком что-то, что доставляет ему такую же радость, как и тебе. Даже гораздо более сильную.

Но, конечно, никогда они ещё не шагали по этим дорожкам настолько близко друг к другу.

— Они сегодня наглые, — Ньют указал куда-то себе за спину, широко улыбаясь. — Обычно они не пытались сесть мне на голову.

— Радуйся, что сесть тебе на голову хотят именно утки, — не удержался Персиваль. Ньют совсем не обидно фыркнул:

— В моей жизни нет никого, кто мог бы желать туда забраться. Кроме уток. И, может быть, насекомых. Но им можно.

Персиваль приподнял бровь, но промолчал. Подумалось, что Ньют сейчас едва ли не выстраивал границы — заранее. Словно бы в его словах был подтекст: «Я никому не позволю влезть себе на голову, даже тебе. Особенно тебе».

Правильно делал.

— Это хорошо, — произнёс он вслух. — Чем таких меньше, тем лучше.

— Угу, — Ньют кивнул, замедляя шаг, — они были. Но теперь нет. Между прочим, пожалуй, в чём-то благодаря тебе. Но я уже сказал тебе за это спасибо.

Персиваль усмехнулся и, протянув руку, коротко сжал чужие пальцы. Ньют вскинул голову, глянул пристально и пронзительно, но через секунду снова кивнул. Как ни в чём не бывало.

— Посидим? — Ньют явно нацелился на каким-то чудом оставшуюся пустой ближайшую скамейку. — Я бы отдохнул.

— Естественно, — Персиваль даже удивился, а скрывать эмоции больше не хотелось. Похоже, у них начался период «предварительного флирта», когда всё уже было ясно обоим, но каждый из них не мог обойтись без каких-то гарантий. А раз так — не стоило ничего прятать. — Мог бы и не спрашивать.

Коротко улыбнувшись, Ньют обогнал его и упал на скамью. Персиваль уселся рядом, старательно восстанавливая небольшое расстояние. Отдаляться? Теперь, после такой прогулки, после почти интимной близости? Ещё чего.

Через секунду Ньют опустил голову ему на плечо.

Персиваль чётко уставился прямо перед собой, чтобы не подскочить и не поддаться импульсу: схватить Ньюта в объятия и зацеловать прямо на этой чёртовой скамье. Дело было не в том, что он опасался реакции окружающих: Нью-Йорк был Нью-Йорком, что уж тут. Нет. За всю свою жизнь Персиваль ни разу не отошёл от той точки зрения, что личное никогда не должно становиться публичным. А здесь, поделиться с толпой незнакомцев именно этим — нет, никогда и ни за что. Это — его, только его, только их — будет их. И скоро. Но не сейчас.

Он не успел ничего прошептать — на большее его пересохшее горло было бы неспособно — Ньют вдобавок ко всему вытянул вперёд свои бесконечные ноги и выдохнул на грани слышимости:

— Так уютно, знаешь…

Люди шли мимо, не обращая на них ни малейшего внимания. Персиваль закрыл глаза. Так было проще. И его решительности явно больше нравилось быть в темноте.

Аккуратно подняв руку, он обнял Ньюта за плечи, притягивая к себе почти вплотную и вынуждая прижаться виском к ключице.

И пробормотал:

— Да, знаю.

Он знал. И чувствовал. Именно это. Уют.

Именно то, чего не ощущал с кем-то наедине уже довольно давно.

Банальная мысль об остановившемся времени лезла в голову с поразительной настойчивостью, и Персиваль не стал её отгонять. Когда ещё о таком думать, если не сейчас — в почти летней духоте парка, умудряясь не слышать чужих голосов, под листьями и с Ньютом на плече?..

На лоб упала капля, Персиваль поморщился и открыл глаза. После дождя, закончившегося только ранним утром, это не удивляло. И даже отчего-то раздражало не сильно.

Вторая, третья… Ньют рядом отстранился — едва-едва — и, нахмурившись, уставился в небо.