Несколько слов о лингвистической теории 30-х: фантазии и прозрения

Семантический аспект «нового учения» был разработан в трудах В. И. Абаева, введшего понятие «идеологическая семантика», или «идеосемантика» [Абаев 1934]. Идеологическая семантика — это не этимология, как можно подумать первоначально (хотя этимология, по его утверждению, «вскрывает идеосемантику»), — это нечто близкое к тому, что теперь принято называть «картиной мира». Согласно концепции В. И. Абаева, люди в процессе взаимного осознавания и наречения мира сходным образом смотрят на явление, оно именуется в соответствии с «идеологией». Впоследствии эта внутренняя форма идеологии «выдыхается» и происходит «технизация». Для новых людей идеология уже неощутима. Так, сама грамматика, по мнению Абаева, есть результат технизации: «Самое существование грамматики как системы есть прямой результат технизации» [Абаев 1995: 51]. Но в каком-то смысле эта технизация, «выдохшаяся» идеология, есть для общества благодеяние, так как она экономит его силы. Поэтому процесс технизации влечет за собой, по Абаеву, два последствия: закон социализации и закон преемственности [там же: 57]. Интересно, что Абаев так же, как и телеологи, исследует принципы аналогии и принцип фонетических законов «без исключений». Здесь он так же точно, как и они, обращается к идеям Г. Шухардта о важности частотности слова в коммуникации [так же: 57—59]. Пожалуй, именно В. Абаев оказывается наиболее близким немецким телеологам. Системность языка, по его мнению, есть результат технизации, а в древности практически языки состояли из «исключений». Дело в том, что «каждый язык в своей грамматической и лексической структуре влачит в десемантизированном виде обрывки и клочья мировоззрений прошлого, в сильнейшей степени замаскированные и перепутанные процессами технизации» [там же: 61]. Сходные идеи высказывает и С. Д. Кацнельсон; он подчеркивает, что именно самые повседневные, элементарные понятия человеческой жизни связаны с супплетивизмом — т. е., иначе говоря, с набором исключений [Кацнельсон 1936: 13].

Идея языкового развития, таким образом, была как бы обратной «порождающей грамматике» генеративистской школы и обратной той картине строения языковой системы, которая общепринята при обучении будущего лингвиста: не из четко дифференцированных по функции «кирпичиков» нижнего уровня строятся единицы более высокого уровня, а, напротив, из диффузного «синтаксического дыма» начинает по протяжении веков что-то вычленяться и вырисовываться как оформленная дискретизированная цельность. Попытка проследить именно такой путь языкового развития была предпринята В. Хаверсом в работе о языковом табуировании [Havers 1946]. Интересно заметить, что именно в этой большой работе используется очень много русского материала, в основном по трудам Д. Зеленина. Описывая «первобытный» способ мышления и видения мира, В. Хаверс четко разделяет причины табуирования, что именно табуируется и то, каким образом происходит табуирование. То есть он старается через язык проникнуть в то, что можно назвать «душой» народа.

Однако понятие «народ» у телеологов явно не совпадает с привычным русским словоупотреблением. По их мнению, народ (das Volk) — это обозначение некоей людской общности на примитивных ступенях развития, но у культурных народов это низовые слои (als Volk gilt die Gesamtheit auf primitiven Stufen, die Unterschicht bei Kulturvolkern [Havers 1931: 30]). Поэтому в одном смысле «народ» — это нация (древняя) или масса, а в другом — простонародность.

Синтаксис и построение высказывания были в центре и «телеологической» теории. Ядром телеологического направления является книга В. Хаверса с необычным названием «Объясняющий синтаксис» [Havers 1931]. Однако эта книга — не синтаксис в нашем современном понимании. Просто высказывание (Ausdruck) является как бы той территорией, на базе которой происходят языковые изменения, через высказывание демонстрируются особенности того или иного употребления слов и словоформ. (К сожалению, трудна для нашего времени и поучительна для истории лингвистики та стилевая особенность телеологов, которая наиболее ярко обрисована Э. Херманном в его книге о покойном учителе Б. Дельбрюке [Hermann 1923]: «…ist in erster Linie ein starkeres Zusammenarbeiten des Materials zu Erklärungen und Hypothesen», т. е. основные идеи и выводы перемешиваются в тексте с детализированным разбором примеров.) Основная идея Хаверса состоит в том, что при описании языковых процессов нужно четко разделять условия-предпосылки (Bedingungen) и движущие силы развития (Triebkräfte). Только понимание конкретной комбинации того и другого в каждом отдельном случае может способствовать объясняющей силе (Erklärung).

Где же нужно, по его мнению, искать условия-предпосылки? — 1. В самом языке. 2. У говорящих. 3. В окружающем мире.