Несколько слов о лингвистической теории 30-х: фантазии и прозрения

К собственно языковым средствам Хаверс относит разную частоту употребления слов и словосочетаний, интонационные возможности. Сюда же он относит и народные модели синтаксиса — например, лишние повторяющиеся союзы, употребление диминутивов, любовь к множественному числу, излишнее употребление имперфекта, неумение правильно выражать просьбы и приказания.

К условиям «говорящего» он причисляет эгоцентрическую манеру выражения, ведущую к ассоциативной речи. В. Хаверс считает, что это связано со склонностью народа к фантазии и к «сукцессивному мышлению», благодаря чему порядок слов становится, как мы бы теперь сказали, «иконическим». К условиям «говорящего» он также относит и разного рода синтаксические ошибки. И тут интересным образом он связывает синтаксические ошибки с частотой употребления конструкций: главное предложение употребляется чаще, чем придаточное, финитные формы — чаще причастных и т. д. Перечисляются ошибки по аналогии, эмоциональные смещения, ошибки при смещении интереса и т. п.

К третьему кругу условий он относит три типа явлений: Natur, Kultur und Mitmenschen. В первом случае обсуждается вопрос о возможном влиянии природных явлений на языковые структуры. Во втором Хаверс снова переходит к вопросу о так называемых «первобытном мышлении» и «народной речи». Так, по его мнению, очевидно, что дерево дает плоды. Поэтому оно — женщина. Обсуждается вопрос о связи Impersonalia (особенно в русском языке) с древнейшими представлениями о религии. Минимизация союзов в устной речи связывается с интересной мыслью о том, что в народном восприятии жизнь — это сукцессивный поток моментальных фотографий. Социальное окружение связывается Хаверсом и с проблемой пранарода, с возможным или невозможным семантическим субстратом. И здесь он излагает (без оценок) учение Н. Я. Марра о яфетическом субстрате и о «третьем этническом слое» в Европе.

Итак, условия— это предпосылки для действия неких движущих сил (Triebkräfte). Язык сам по себе не имеет скрытых сил изменения, но условия-предпосылки толкают его к этому [Hermann 1931: 63].

Необходимо заметить, что телеологи стояли на плечах двух знаменитых предшественников — Б. Дельбрюка, завершителя младограмматического синтаксиса, которому его ученик, Э. Херманн, посвятил после его смерти целую книгу [Hermann 1923], и О. Вакернагеля, известные положения которого о втором, ослабленном, месте в высказывании тогда усиленно обсуждались (каково это место — второе слово или второй член предложения?).

7. Общим свойством теории двух межвоенных направлений была также установка на антропоцентричность эволюционного языкового процесса. Иначе говоря, посылки о том, что язык развивается и функционирует в «самом себе и для себя» были неприемлемыми для представителей обоих направлений.

«Новое учение о языке» категорически отрицало идею языка как саморазвивающейся гомеостатичной системы. Имея в виду Ф. де Соссюра, но не называя его имени, С. Д. Кацнельсон писал: «…объявляют язык „автономным царством“, покоящимся на „внутренних зависимостях“. Язык в извращенном представлении буржуазных языковедов — это мистическая саморазвивающаяся сущность, отрешенная от жизни… Н. Я. Марр жестоко обличал этот порок буржуазного языкознания» [Кацнельсон 1949].

Движущей антропоцентрической силой у марристов является некая народная масса, социум. Однако и грамматические становления объясняются прежде всего через личность. Так, С. Д. Кацнельсон объясняет возникновение категории лица следующим образом: «Уже в первобытном сознании, где личность выступает в неразрывной связи с предметами объективного мира, 3‑е лицо или, вернее, третьи лица выступают с преимущественно объективной значимостью, 1‑е лицо — с преимущественно субъективной. В сознании позднейших эпох этот разрыв усугубляется» [Кацнельсон 1936: 22]. Через личность практически объясняется весь процесс грамматической эволюции при переходе от эргативного строя к номинативному: «Безличные предложения с субъектом в дательном или творительном падеже отражают колебания первобытного ума при определении реальной субстанции выражаемого глаголом действия или состояния» [там же: 35]. Он ссылается на более резкие положения самого Н. Я. Марра о том, что основы глаголов являются собственно именами, что они первично, в зависимости от мировоззрения тех времен, являются тотемами или духами и объектами культа различного рода (N. Marr: Verba impersonalia, defectiva, substantiva und auxilaria).