Нескучная классика. Еще не всё

С. С. И Гилельс не переживал как травму то, что вокруг Рихтера сложилась аура человека, с одной стороны, не столь обласканного, но с другой – наоборот, очень успешного, человека, который вызывал восхищение у самого учителя? Влияние Рихтер, как я понимаю, имел гораздо большее, чем Гилельс.

Г. С. Я не берусь судить об ощущениях и чувствах Эмиля Григорьевича. Но, повторюсь, на мой взгляд, он был автодидакт. Люди такого масштаба, с таким складом личности сами берут то, что им интересно, причем учатся у всех. Поэтому в разговоре о великом художнике я не пытался бы проследить четкую линию, идущую от учителей. Если я сейчас спрошу, у кого учился Гленн Гульд, не думаю, что вы с ходу ответите.

С. С. Согласна, это по сути не имеет значения. К этой вашей мысли я подготовлена: читала одно из ваших редких интервью, где вы замечательно говорите, что не столь важно, относится ли художник к школе Рубенса или школе Рембрандта, сколь важно знать, что это не простой мастеровой, а владеющий техникой, обученный приемам.

Г. С. Я еще добавлял, что во многих случаях мы даже не знаем имени. Сплошь и рядом мы встречаем подпись: “Неизвестный художник такого-то века. Школа Рубенса”, то есть известен его круг. И пусть он неизвестный художник, но это личность. Это уже совсем другой смысл.

С. С. Я поняла, вы боитесь слов, случайно сказанных.

Г. С. Не имея никакого профессионального отношения к слову, я считаю, что слово должно быть весомым.

С. С. Да, и вы только что сказали, что Эмиля Григорьевича лучше послушать, чем пытаться охарактеризовать словами. Он божество, и имя его не произносится всуе. Но в таком случае, не могли бы вы набросать его портрет вашими средствами, не словесный, а музыкальный?

Г. С. Невозможно. Невозможно! Это другой мир, в нем нет подобий и сравнений. Бетховена нельзя описывать в сравнении с Бахом. Бетховен – это Бетховен. Кто не знает Бетховена, тот его и не узнает, сколько бы я его ни объяснял. Так и Гилельс. Гилельс – это Гилельс.

С. С. Тогда вопрос о вас. Без Гилельса. Мне известна ваша маниакальная страсть к познанию инструмента, который стоит вон там, за вашей спиной. Вы часто говорите, что он ваш партнер, вы вместе играете. Вы тщательно изучаете номер рояля, знаете всю конструкцию изнутри и снаружи, и я уверена, что для вас нет загадок ни в одном из роялей.

Г. С. Ну что вы! Знать такой инструмент, как рояль, – этому нужно посвятить всю жизнь. Мастер, который его создает, и хороший настройщик, конечно, знают его лучше.

С. С. Кстати, по воспоминаниям Гилельса, он в детстве больше всего любил садиться к клавиатуре сразу после ухода из дома настройщика. И тогда инструмент оживал.

У меня прагматический вопрос. Не секрет, что многие ваши коллеги возят с собой свой рояль. Для чего? Чтобы не сталкиваться с неприятными сюрпризами в каком-то зале, где рояль недостаточно хорош?

Г. С. А кого вы, собственно, имеете в виду?

С. С. Пожалуйста. Вот трое из разных поколений. Андраш Шифф, Владимир Горовиц, юный Денис Мацуев, который всюду возит свою “Ямаху”.

Г. С. Действительно, Горовиц возил с собой рояль, в котором были сделаны кое-какие конструктивные изменения, отчего рояль был ему очень удобен. Это был его инструмент. Сейчас рояль находится в Нью-Йорке и каждый может на нем играть, но почти никто не играет. Я его никогда не пробовал и не знаю, какие там изменения. Говорят, там облегченная клавиатура. Это тоже требует известной привычки. И Шифф, я знаю, тоже возит один рояль. Мне это неинтересно. Мне интересны разные инструменты. Рояль – это как человек в двадцать лет, а потом в восемьдесят. Сейчас он хороший, а завтра не очень хороший, а потом он… болеет, стареет и умирает. Каков его век, никто не скажет. И даже если вы играете на одном и том же рояле, он все равно каждый раз будет разный. У него тоже есть свои звездные часы, когда ему приятно играть, когда ему подходит влажность, температура. Это только кажется, что он большой и крепкий. На деле это очень нежный и ранимый инструмент. Нисколько не выносливее клавесина. Нисколько. И идеального инструмента не бывает, в каждом есть своя проблема. Другое дело, что с этой проблемой можно существовать, играть концерт на таком рояле. Если невозможно, надо его заменять или просить настройщика попытаться что-то сделать. Но рояль в абсолютном порядке не бывает, как и человек не бывает всегда здоров. Существует понятие “практически здоров”. Вот и с роялем так же.

Мне интересны разные инструменты. Предположим, какой-то инструмент очень хорош, но именно в этом зале, в этих акустических условиях. Это не значит, что он будет хорош в другом зале. И надо все-таки учитывать, что любая поездка для рояля – тяжелое испытание. Возить его с собой – значит желать ускорить его гибель.

Но чтобы не было, как вы говорите, сюрпризов, требуется тщательная подготовка до концерта. Надо хотя бы приблизительно знать, с чем вы можете столкнуться в зале, в котором никогда не играли.

С. С. Ждать худшего, чтобы получить лучшее.

Г. С. Примерно так. Но полной уверенности все равно не будет.