Нескучная классика. Еще не всё

БОРИС ЭЙФМАН Действительно, я не увлекался, так сказать, перерисовыванием классического балета. Даже поставленные мною “Гаяне” Хачатуряна или балеты Стравинского – это не классические балеты. У этих многострадальных спектаклей тяжелая судьба, потому что они никак не могли сохранить себя в репертуаре балетного театра. И тогда я взялся за них, попытался создать какую-то новую форму, новую драматургию, чтобы они обрели в театре новую жизнь. Над созданием новой версии “Гаяне” мы работали с Арамом Хачатуряном, который вначале был очень-очень рассержен, что еще один хореограф, тем более молодой и неопытный, собирается создавать новое либретто его знаменитого балета. При встрече он мне сказал: “Я предпочитаю встречаться с хореографами только в суде”. Такая была категорическая позиция. Мне тогда было двадцать три года, я был студентом консерватории. Я его понимал прекрасно: еще один юнец хочет тут все переиначить. Но в процессе работы нам удалось найти очень увлекательную идею, она нас объединила, и он сделал новую версию балета.

С. С. Для вас любой классический балет – это живая материя, которая может устаревать с годами, если ее периодически не обновлять, не впускать в нее живую кровь, не придавать ей дополнительные смыслы, так?

Б. Э. Это сложный вопрос, каждый случай индивидуален. Допустим, Петипа многие балеты поставил, взяв уже написанную партитуру или даже спектакль, прежде поставленный его коллегами. Он переносил спектакль на сцену Мариинского театра в своей версии, и в результате этот спектакль становился каноническим и сохранялся в репертуаре долгие годы. Однако спектакли самого Петипа обновлять не надо. Конечно, театр – это не музей, его нужно развивать. Но есть нетленные ценности балетного театра, их трогать нельзя, особенно по мелочам. Если балетмейстер обладает талантом, равноценным таланту Петипа, и может предложить нечто принципиально новое, тогда имеет смысл кардинально менять всю структуру спектакля. А ради того, чтобы поменять только вариации, заявлять о создании “версии” Иванова или Петрова не стоит. Это нечестно, на мой взгляд. Это коммерческий подход к классике.

С. С. В семидесятых годах вы ставили балеты в Мариинке, тогда Кировском театре. Что вас сподвигло бросить его? Все-таки было тесно?

Б. Э. Ну, все было не так уж радужно. Да, я, как вы говорите, ставил балеты в Мариинском театре, но работал там не постоянно, а только по приглашению. Постоянно я работал в Академии Вагановой, она тогда называлась Училище имени Вагановой. Десять лет был там хореографом. Как раз постоянная работа со студентами дала мне очень многое – практика позволила, познав истинную классику балета, сделать попытку найти новое, свое видение развития классики. В Мариинском театре я поставил “Жар-птицу” и несколько миниатюр, я работал там с солистами, но практики как таковой у меня не было. Конечно, меня это угнетало, потому что я хотел самореализовываться, развиваться, хотел сочинять, у меня была масса идей. Мне нужна была своя труппа, но в то время в Ленинграде получить свою труппу было практически невозможно. Не было такого понятия – авторские балеты.

С. С. И главный вопрос – как же в 1977 году удалось уболтать власти, охмурить чиновников, чтобы вам разрешили создать, как сейчас принято говорить, юридическое лицо под названием “Новый балет” Бориса Эйфмана?

Б. Э. Знаете, по сути я фаталист. Если что-то человеку суждено, то ему ничто не помешает. А если не суждено, то никто не поможет. Думаю, что это была судьба и мне было суждена возможность создать в Ленинграде, в те-то времена, свою авторскую балетную компанию, свой репертуарный театр. Выпал шанс, и я его реализовал. Сумел не растеряться, не мечтать о лучшем, а использовать то, что имелось, и воплотить свою идею. Считаю это главным своим достижением.

С. С. А единомышленники были?

Б. Э. Да, были единомышленники, но не на длительные периоды. То есть они приходили, реализовывали свои амбиции и желания и уходили. Зла я на них не таю, но с долгосрочными спутниками мне не повезло. Только моя жена, которая с тех пор, как танцевала мои ведущие партии, так и осталась со мной на всю жизнь.

С. С. Какими качествами, помимо классического балетного образования, должен обладать танцовщик, чтобы иметь право стать членом вашей труппы?

Б. Э. Требования очень серьезные: это должны быть очень высокие и очень красивые молодые талантливые профессиональные актеры. А главное – они должны уметь языком тела выразить эмоцию души. Язык тела – это удивительный инструмент. В нем – в этих жестах, в движениях – скрыт просто кладезь эмоциональных знаков. Цивилизация сохранила знаки человеческих реакций, реакции тела на боль, на радость, на горе. И, сохраняя и аккумулируя эти знаки, мы создаем новый современный язык балета, инструмент эмоционального, энергетического воздействия на тысячи и тысячи людей. Если серьезно к этому отнестись, то балет – это глубокое, в высшей степени перспективное искусство XXI века.