Нескучная классика. Еще не всё

Молодой режиссер Денис Азаров серьезно порезал текст, перевел большие смысловые куски в аудиофайлы и в титры на экране, чтобы театральное действие не превратилось в радиопостановку. В структуру спектакля вошла музыка Баха, Скарлатти, Шостаковича, Листа, а также изумительные “Венецианские строфы” Иосифа Бродского. Дина прилетела на премьеру и… разнесла нас если не в прах, то пух и перья из нас полетели! Главный посыл от автора был такой: уберите из спектакля онкологический диагноз и верните любовь! Сейчас, когда спектаклю более двух лет, когда вместо первоначально игравшего Константина Крюкова мужскую линию ведет великолепный Владимир Кошевой, когда мы вернули важные для Рубиной фрагменты текста, спектакль настоялся, ожил, стал полноценным!

Но, мне кажется, тогда, после премьеры, несмотря на все несогласия с постановщиком, Рубина была польщена. После спектакля, глядя на меня мудрыми темными глазами, она сказала: “А я отлично «монтируюсь» с Бродским!” И столько было в этих словах от юного Моцарта, любившего задавать окружающим вопрос “А вы правда меня любите?”!

Эта глава – мое признание в любви замечательной писательнице!

разговор 2012 года

САТИ СПИВАКОВА Мы уже не раз говорили о неразрывной связи литературы и музыки. И сегодня в нашей студии человек, которому близки и музыка, и литература. Уникальная женщина. Писательница, без которой невозможно представить современный литературный ландшафт, как невозможно представить без музыки ее прозу. Дина Рубина. Здравствуйте!

ДИНА РУБИНА Здравствуйте.

С. С. Это, конечно, смешно, зачитывать вам отрывки из ваших же произведений.

Д. Р. Это даже жестоко.

С. С. Но в романе “На солнечной стороне улицы” я нашла один фрагмент и не могу не зачитать, потому что в нем настолько всё мне созвучно – такое впечатление, что это написала я сама.

Что может быть страшнее и нереальнее экзамена по фортепиано? Дребезжание рук, ускользание клавиатуры, дактилоскопические следы от вспотевших пальцев на узких спинках черных клавиш, оскорбительное забывание нот…

Поджелудочная тоска, тошнота в суставах, обморочный заплыв глаз – так, как я боялась сцены, ее не боялся никто.

Под этим я подписываюсь.

Д. Р. Увы, и я. Любопытно, что в то же время, когда происходила эта пытка и мука – сдача очередного технического экзамена, – я устраивала вечера чеховских рассказов. В девятом классе, например, я два часа вполне держала зал своих соучеников-оболтусов. У меня была хорошая память, и я наизусть читала рассказы, абсолютно не боясь сцены.

С. С. Я поясню. Известная писательница Дина Рубина – профессиональный музыкант. Она окончила Ташкентскую музыкальную школу, консерваторию и даже преподавала фортепиано.

Д. Р. Я преподавала, скажем так, аккомпанемент в Институте культуры. Год я продержалась, после чего папа сказал: “Бросай эту бодягу, ты писатель, и я тебя прокормлю”. На этом моя музыка закончилась, поэтому я ни в коем случае не поддерживаю разговоры о своем профессиональном образовании.

С. С. Музыка закончилась, и музыка началась, наверное.

Д. Р. Я смирилась с музыкой чуть позже. А вернее так: подсознательно она все равно во мне была всегда, если это касалось прозы.

С. С. Музыка, когда вы ей уже перестали быть должны, каким-то образом стала вас, наоборот, освобождать.

Д. Р. Очень-очень постепенно и медленно. Я ушла из Института культуры, когда мне было года двадцать три.

С. С. Но вы уже писали рассказы, публиковались в “Юности”.

Д. Р. Да, я уже печаталась. В двадцать четыре года я была самым молодым на тот момент членом Союза писателей в Советском Союзе. Любимым моим занятием было издеваться над вахтером в Центральном доме литераторов. Я была очень худенькая до определенного возраста и по-ташкентски очень наглая. В ЦДЛ-то ведь сидели вахтеры, такие чудовищные тетки, а я влечу, впорхну – тетки тут же: “А куда?!”