Нескучная классика. Еще не всё

А. К. Я думаю, не ждать. Но ведь перемены неизбежны. Надеюсь, что появится что-то новое, не менее ценное в духовном смысле. Вот Месса Баха. В его времена она исполнялась два раза в год или три. К примеру, в соборе Кельна, на Пасху. Представьте: бюргеры, крестьяне готовятся к поездке в Кельн. Дочки стирают белье, крахмалят фижмы, надевают лучшее, берут с собой деньги, их суют поглубже за корсаж – ехать надо в карете через лес, где водятся разбойники, – приезжают из своего городка, ночуют, приходят в собор. Двести человек. Оркестр. Орган. Хор. Что испытывали эти люди, слушая мессу? Впечатление оставалось на всю жизнь, понимаете? Сейчас нажал кнопку – дирижирует Отто Клемперер, нажал еще – Риккардо Мути, какую хотите мессу, все доступно. Чтобы научиться чем-то дорожить, нужно многим ради этого пожертвовать. Религиозное отношение к искусству в давние времена было связано с тем, что оно было труднодоступно. Вседоступность меняет отношение к нему.

У нас при советской власти никакой информации не было. Но все всё знали. Самиздат. Сейчас – пожалуйста, иди в книжный магазин, всё стоит. И Солженицын, и кто угодно. Как на шоколадной фабрике – там шоколад есть не хочется. То ли дело, когда у тебя одна-единственная конфетка! То же самое и с музыкой…

С. С. Фортепиано связано с кинематографом кровными узами еще со времен таперов. А классический вокал кинопопулярность, к сожалению, обошла. Что вы думаете об этом как оперный режиссер?

А. К. В этом вопросе я большой консерватор. Отношения кино и оперы – это сложная вещь, потому что кино – вульгарное искусство, кино материально, оно держится на крупных планах. Я ставил “Бориса Годунова” в Турине, и, как я ни учил и ни настаивал на том, как надо снимать, снимали по старинке. То есть поет актер, поет певец – берут крупный план. Я говорю: “Никогда не снимайте крупным планом певца хотя бы потому, что видны все его зубы…”

С. С. Пломбы, гортань.

А. К. Буквально видно, что он ел вчера. И это убивает музыку. Тогда уж лучше закрыть глаза. Потому что когда смотришь на дрожащий во рту артиста язык, то уже не думаешь о том, что он поет. Чувство умирает, а чувство же вызывают не слезы и не глаза артиста, но музыка. Оперой может наслаждаться слепой, но не глухой. Вот в чем разница. Вот почему кино может запросто убить оперу.

Да, есть великие режиссеры, и все же один только Бергман правильно снял оперу. Не люблю, как снимает Франко Дзеффирелли. Я очень его люблю как режиссера, парохода и человека, но не как он снимает оперу. Мне кажется, например, в “Отелло” видно на крупных планах именно то, чего не нужно видеть. А опера – это жанр условный, требующий соответствующей атмосферы. Но это сложный вопрос, об этом можно поговорить в другой передаче.

С. С. Андрей Сергеевич, возвращаясь к пианизму, как вы думаете, что отличает хорошего пианиста от гениального?

А. К. Есть знаменитое определение гениальности. В чем разница между гениальностью и талантом? Талант – это художник, который попадает в цель, в которую очень трудно попасть. И поэтому, когда смотришь на талант в любом искусстве, в том числе в музыке, то понимаешь: ох, как же он так здорово сыграл, я так, наверное, не могу. А гений попадает в цель, которую никто не видит, кроме него. Это большая разница, потому что гении всегда непредсказуемы. Ты понимаешь, что не только так не можешь, ты даже не мог этого себе представить! И вот оказалось, что только так и надо.

Саундтрек

И.С. Бах. “Хорошо темперированный клавир”.

А.Н. Скрябин. Этюд оp. 8 № 12.

П.И. Чайковский. Балет “Щелкунчик”.

А.Н. Скрябин. “Листок из альбома”.

И.С. Бах. Месса си минор.

Ф. Шопен. Этюд op. 10 № 12 “Революционный” (до минор).

И.С. Бах. Гольдберг-вариации.

Дина рубина А дадим-ка здесь немножко presto!