Нескучная классика. Еще не всё

САТИ СПИВАКОВА Юрий Николаевич, хочу задать вопрос о двенадцати годах, которые, если бы это была книга, я бы назвала главой “Григорович после Большого”, после 1995 года. Как бы вы их определили для себя? Это одиннадцать лет, в течение которых вы продолжаете двигаться к цели, намеченной заранее? Или это была вынужденная ссылка, изгнание, которое вы переживали как отшельник?

ЮРИЙ ГРИГОРОВИЧ Нет, нет, нет. Если и изгнание, то добровольное. Дело в том, что, когда я ушел из Большого театра, я еще не знал, как будет судьба дальше складываться. Для начала в Уфе с Башкирским театром оперы и балета были сделаны большие гастроли. Три месяца мы разъезжали с этим театром и частью балетной труппы, которая, кстати, вместе со мной ушла из Большого театра, по Америке. Так что первые три месяца пролетели незаметно. Потом я сделал несколько спектаклей в Уфе, и в других городах России, и за рубежом. А потом, когда в 1996 году проходили дни памяти Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, Леонард Гатов, руководитель Краснодарского творческого объединения “Премьера”, позвонил мне и пригласил в Краснодар. Он знал, что я уже поставил “Золотой век” в Большом театре, и потому попросил: “Ну «Сюиту» хотя бы сделайте, нам будет очень приятно”. Сюиту на музыку Шостаковича из этого балета, из “Золотого века”. И я приехал туда. Атмосфера, в которой началась работа, была очень симпатичная. Начинали мы не в Музыкальном театре, в котором работаем сейчас – это хороший театр, с хорошей техникой, огромным залом на более чем тысячу триста человек, – начинали мы в таком, я бы сказал, клубе. Труппочка была очень маленькая балетная, человек двадцать, не больше. Но уже начинало работать хореографическое училище, так что здание было. И такое было ко мне отношение, так воспринял всё зритель, что, когда Гатов предложил мне еще что-нибудь сделать, я с удовольствием сделал. Параллельно я работал с другими театрами, ставил с Эцио Фриджерио “Спящую красавицу” в Польской национальной опере в Варшаве, ставил спектакли в Кишиневе и в других городах. В Краснодаре сначала один спектакль поставил, “Лебединое озеро”, и вроде бы как-то и труппа прибавилась и продолжала расти. А на сегодняшний день, я имею в виду декабрь месяц, я поставил там уже четырнадцатый балет – вот так понемножку, понемножку, понемножку. Четырнадцатый спектакль, полнометражный притом. Не миниатюры на пять минут, а большие полновесные спектакли! Я даже поставил там “Ивана Грозного”, а это один из самых моих трудных спектаклей и по технике, и по монтажу, вообще. Художник всегда у меня Симон Вирсаладзе, я во всех спектаклях оставляю его декорации. Конечно, если это те спектакли, которые мы вместе сделали в Ленинграде или в Москве и которые я переношу. Я стараюсь, чтобы его наследие сохранялось. Но при этом я не сижу все время в Краснодаре, что-то параллельно ставлю. Совсем недавно я этот же балет “Иван Грозный” сделал в Париже.

С. С. В Гранд-опера?

Ю. Г. Да, это уже третье приглашение в Парижскую оперу, что очень приятно мне. Там я сделал спектакль с французами, которые с большим энтузиазмом танцевали русские танцы. Поначалу я думал: “Ну что французам история какого-то русского царя, не поймут”. Нет, это оказалось для них и понятно, и работали они замечательно. Я, правда, всех артистов уже знал по другим спектаклям.

С. С. Употребив слово “изгнание”, я старалась интонационно поставить жирные кавычки, потому что, насколько я понимаю, своим уходом из Большого вы очень скоро доказали очевидный факт: Григорович без Большого – все равно Григорович, а Большой без Григоровича находится в некоей прострации.

Ю. Г. Во всяком случае, моя творческая, так сказать, линия была ясна и мне самому, и Большому театру, когда я там работал. Но и здесь, в Краснодаре, то же самое. Когда создавал труппу, я прежде всего думал о том, что надо заложить фундамент. На чем стоит театр?

С. С. На репертуаре.

Ю. Г. Совершенно верно. Репертуар, школа классического балета – этим я и занимался, и труппа постоянно развивалась и технически, и эмоционально, постигая, так сказать, психологические сложности. Так и набралось четырнадцать спектаклей. Я очень доволен. Сейчас нас уже три сезона маэстро Гергиев приглашает на летние гастроли в Мариинский театр, и театр перевозится в Петербург. Это и большая честь, и радость для меня: это как возвращение домой, я же в Мариинском, тогда Кировском, театре начинал свою творческую жизнь, совсем мальчиком делал первые робкие шаги.

С. С. Вы были танцовщиком в Мариинском театре?

Ю. Г. Да, я был солистом Мариинского театра. В Большом я не танцевал никогда.

С. С. А вы помните тот переломный момент, когда у вас зародилось ощущение, что вы должны ставить балеты, а не продолжать танцевать?

Ю. Г. Как только окончил школу[100], так и начал ставить. Да и в школе немножко уже пробовал, ставил танцы. То есть мне было лет восемнадцать – девятнадцать, наверное.

С. С. А на кого вы тогда ориентировались, кто из постановщиков был примером для вас? Касьян Голейзовский?