Нескучная классика. Еще не всё

Ю. Г. Поступив в труппу, я работал практически со всеми балетмейстерами того времени: Михаилом Лавровским, Ростиславом Захаровым, Леонидом Якобсоном, Василием Вайноненом и так далее.

С. С. И вам казалось, что они ставят не так?

Ю. Г. Нет, не то чтобы не так. Мне просто самому хотелось что-то сделать. Меня познакомили с замечательным искусствоведом Юрием Слонимским, который много написал книг о балете, очень интересный был человек, очень. И я сказал, что хотел бы где-то попробовать начать ставить танцы, потому что сразу в Мариинском театре мне никто ставить не даст. Он сказал: “Хорошо. Вот есть дворец культуры имени Горького. Детским сектором там руководит Николай Николаевич Шемякин, у них есть детская хореографическая студия”. И я приехал к Шемякину. В детской студии было человек двести – триста мальчиков и девочек, которые обучались у него. Он говорит: “У меня до войны шел балет Клебанова «Аистенок», мы хотим его возобновить”. Кстати говоря, этот балет даже в Большом театре ставился, в филиале Большого долго шел.

По сюжету маленького аистенка, который не мог улететь в Африку из-за того, что у него ножка была сломана, пестуют и вылечивают пионеры. Он прилетает на зиму в Африку, там его встречают добрые животные, и он рассказывает, как в Советском Союзе все хорошо и замечательно. А потом он возвращается с новыми товарищами, среди которых маленький Негритенок, спасенный от Плантатора, и пионеры его встречают. Вот такой балет. В нем сто двадцать человек принимали участие.

Студия была почти профессиональная. Дирижировал Павел Фельдт, дирижер Мариинского театра, и все преподавательницы были из Мариинки. Старшим ученикам было по восемнадцать лет – мои ровесники, но были и маленькие дети. Я в студии был самый молодой балетмейстер. И поставил не номера, не дивертисмент – знаете, украинский танец, русский – а трехактный громадный балет. Помню, на премьеру пришло много людей – Агриппина Яковлевна Ваганова, Юрий Слонимский, Сулико Вирсаладзе пришел, тогда он был назначен главным художником театра Мариинского. Много артистов балета пришло. Вот с этого момента я, так сказать, и пошел…

С. С. То есть миниатюр, одноактных балетов вы не ставили никогда?

Ю. Г. Вы знаете, я работал в драматических театрах и ставил там какие-то отдельные номера. И в Александринском театре, и в других. Телевидение тогда только начиналось. Это была маленькая комнатка, и мы там сочиняли какие-то номера. Но профессиональная карьера началась во дворце имени Горького. После “Аистенка” я поставил балет “Семеро братьев” на музыку Александра Варламова, полузабытого композитора, больше по романсам известного. Старинный балет, модный в свое время, он и в Большом театре в Москве ставился еще в XIX веке. Ну а потом мне уже стали давать ставить отдельные танцы в операх. В Мариинском театре в 1953 году танцы в опере “Садко”. Громадная работа – всё подводное царство, и скоморохи там танцуют, и лебедушки. Потом “Риголетто”. Ну и целая история – “Каменный цветок” Прокофьева, первая полномасштабная постановка в Мариинском театре.

Параллельно я танцевал. Так что думать о том, что другие балетмейстеры ставят “не так”, времени не оставалось. Мне самому хотелось ставить не так – вот это другой вопрос. Потому что нет одной дороги, к которой все стремятся и, вывалив на нее, идут по одному пути. Прелесть заключается в том, что у каждого своя дорога. И свою дорогу мне хотелось выбрать. Конечно, какие-то влияния, наверное, были. Я очень любил творчество моего замечательного учителя Федора Васильевича Лопухова, память которого чту до сих пор, помню все его советы и разговоры, которые мы с ним вели. Это замечательный был хореограф, теоретик и практик балета – крупная фигура. Я хорошо знал Касьяна Ярославовича и восхищался его творчеством. Очень интересно было работать с Якобсоном в Кировском театре.

С. С. А когда вы начинали вашу дорогу, когда стали на путь хореографа, помогало вам то, что вы были танцовщиком, которому нетрудно самому показать, как танцевать?

Ю. Г. Я считаю, что это очень важно. Хореограф, который не может показать, – это очень плохо. Я и сейчас своим молодым артистам показываю. А вы думаете, не показываю?! Конечно, не так, как мог показать, когда мне было двадцать, но показываю всё. И это самое главное. Хотя, если ты хороший танцовщик, ты не обязательно хороший балетмейстер. Это разные специальности. Как хороший пианист и композитор.

С. С. В любом случае хороший пианист – еще не хороший педагог.

Ю. Г. И наоборот. Педагог, или балетмейстер-репетитор, – это очень трудная профессия, потому что надо каждый раз точно знать, что хотел сказать хореограф, который поставил балет. Ведь важно сохранить рисунок, скажем, Петипа или Льва Иванова. И то, что ставится сейчас, важно хорошо запомнить и передать. Какие-нибудь шестьдесят лет – и всё забывается. Мы же не фиксируем танец никак, и записей у нас нет.