— Нет… что-то такое: «бу-бу-бу……суки кровожадные… пришло ваше время…» И мат всё время… Да такой мат, что я такого и не слышал никогда. С вывертами лагерными… А потом этот мужик что-то быстро говорил, говорил… даже плакал, по-моему… Да, плакал! Кричит: «Сонечка, моя…» Знаете так, аж завывал… Ну, я сигарету выкурил и домой пошёл. Что, думаю, с вами связываться. Вам никто не нужен был, чего я в чужую жизнь встревать буду. Но тут, видишь, фишка какая. Наша с супругой спальня через стену с их гостиной. А тут бабах что-то, видно, телевизор взорвался. Хлопок такой… А следом визг женский. Пронзительный такой. Жена говорит: «Ромочка, это соседей наших убивают». Я говорю: «Людка, звони в органы, а я пошёл на задержание!»
— Да вы что, Роман Сергеевич! — искренне удивился я, поражённый рассказом полковника.
— Ну не с пустыми руками разумеется. Я ж охотник. БАМ строил. У меня шесть медведей на счету! В сейфе ружьишко, как полагается. Да тут пока собрал, пока думал, какие патроны заряжать, крик-то и прекратился. Но я всё одно вышел. «Нулями» зарядил «тулку» свою и вышел. Подхожу к двери — тишина. Звонил… долго так. Даже пару раз в дверь прикладом саданул в сердцах. Никто не открыл. Вот тогда и понял… пи…ц им всем там, — махнул рукой отставной полковник.
Я выключил диктофон и, пожав руку ветерану, сказал:
— Спасибо, Роман Сергеевич, ваши показания очень нам помогли в составлении общей картины преступления. Нам придётся ещё раз вызвать вас для беседы. Вернее, так… мы за вами машину пришлём.
— Если так, не возражаю, — пожимая мне руку своей сухой корявой, но ещё крепкой пятернёй, сказал полковник в отставке Минкин.
Потом отставной полковник железнодорожных войск обвёл глазами шикарную обстановку кухни-столовой, потрогал невиданную доселе кофе-машину, понюхал стаканчик с кофе-порошком и нерешительно спросил почему-то у Зимина:
— Слышь, сынок… Это ж сколько всё это стоит? Я таких квартир ещё и не видывал. Красиво… очень красиво. Так, наверное, принц Монако живёт. Я в журнале видел. А чем покойные занимались, если не секрет? — часто мигая белёсыми ресницами, как-то сконфуженно спросил Роман Сергеевич.
— Она народным судьёй была, отец. Приговоры людям выносила. А он в прокуратуре работал следователем. Обвинял этих самых людей, значит, — выдал Зимин совершенно не секретную информацию.
Старик ничего не ответил, только кивнул своей седой головой и, как-то сгорбившись, пошёл на выход, шаркая совсем не новыми комнатными тапочками. А вот на выходе, не оборачиваясь, зло и громко произнёс одно то ли монгольское, то ли татарское, но ставшее исконно русским слово: «Бл@ди…»
Наконец, громко хлопнув дверцей морозильной камеры огромного холодильника, Зима сказал:
— Нашёл, Васильич! Они её, милую, вместе с мясом хранили.
Я обернулся и увидел у Серёги в руках початую литровую бутылку водки с названием, написанным латинскими буквами: «SMIRNOFF». «Тут жили патриоты», — мрачно подумал я.
— Наливай, Серый, но только по одной.
— А Жорику? — поинтересовался Зима, на всякий случай ставя на стол третью рюмку.
— И Жорику, — согласился я, вспомнив страдальческое лицо нашего эксперта-криминалиста.
Зимин не остановился на достигнутом. Из чрева «джапанского» чуда бытовой техники была извлечена палка сыровяленой колбаски, брикет сливочного масла и полукилограммовая банка чёрной икры.
— Зима… — почти укоризненно произнёс я, почему-то шёпотом.
— Так за упокой души убиенных, Васильич. Думаю, они были бы не против, — начиная нарезать колбаску, немного посомневавшись, возразил Сергей Михайлович.
После этих мудрых слов моя было разбуженная совесть опять впала в спячку, и я решил на правах старшего начать уже разливать по «мензуркам лекарство». Но тут снова негромко стукнула входная дверь, и щёлкнул «английский» замок.
— Шведчиков опять припёрся! — ставя на стол четвёртую рюмку, тихо засмеялся Зимин. — Вот чуйка у человека. Кругами ходит, гад! Его нужно в телевизор… к экстрасенсам.
Мне тоже показалась занятной способность «свистка» находиться в эпицентре текущих событий. Надо будет присмотреться к участковому, толковый парень.
— Андрюш… Андрюша… — каким-то жалобным, странным для следователя по особо важным делам голосом позвала меня Виолетта Юрьевна.
— Начинается… — закатив глаза к потолку, прошипел Зима, гипнотизируя рюмку «лекарства».
— Минуты через три подойду, — громко сказал я, поднимая рюмочку «смирновской». — А где Гагуа носит?
— Так он сфотографировал, что ему сказали, и рыгать в туалет побежал, — нервно хохотнул Зимин, поднося свою рюмку к моей, слегка переполненной.
— Андрюшечка, сука ты такая… — перейдя на истеричный визг, внезапно заголосила Корниенко. — Андрей, твою мать!
— Крови, идиотка, надышалась! — с размаху стукнув рюмкой по столу, крикнул я и быстрым шагом вышел из столовой. Зима, чертыхнувшись, поплёлся за мной.