Несломленная

Церемония открытия Игр становится одним из лучших мгновений моей жизни. Размахивая руками, я выхожу на стадион вместе с пятьюстами австралийскими спортсменами под песню «Down Under» группы Men at Work, которую исполняет оркестр. Я шествую в составе австралийской олимпийской сборной – рядом с такими гигантами своих видов, как Кэти Фримен, Кирен Перкинс, мой товарищ Пэт Рафтер. На несколько часов я забываю все свои беды. На стадионе присутствуют более ста тысяч человек, а телетрансляцию смотрят больше трех миллиардов. Это настоящее волшебство, и я вне себя от восторга: смеюсь и шучу с другими спортсменами. Такого беззаботного счастья я не испытывала с детских времен в Осиеке. Это ощущение ничем не омраченной радости я уже почти забыла. Мне весело – вот бы так почаще! Выступление Оливии Ньютон-Джон становится еще одним незабываемым эпизодом. Я смотрю, как Кэти Фримен зажигает олимпийский огонь. Это так красиво. Ни с чем не сравнимо. Эти воспоминания останутся со мной на всю жизнь.

* * *

Олимпийские болельщики очень страстные и громкие, так что играть перед ними – одно удовольствие. Страшно обидно, что мама и Саво не могут это увидеть.

На первой неделе турнира я показываю отличный теннис и выхожу в полуфинал на Елену Дементьеву. Я беру первый сет 6:2, но во втором она возвращается в игру и выигрывает его 6:4. В третьем я веду 4:1 и зарабатываю еще два брейк-пойнта, но не могу их реализовать, и, к сожалению для меня, она отыгрывается. Так приходит конец моей мечте побороться за олимпийское золото. После матча я страшно себя корю и чувствую, что упустила свой счастливый случай. Матч был сложный, но я могла его выиграть. Однако не выиграла – и ничего уже не поделать. У меня была возможность завоевать золото Олимпиады. Вместо этого, когда я вечером возвращаюсь домой в Фэрфилд, отец избивает меня за поражение.

Вся радость, которая еще осталась у меня после церемонии открытия и выхода в полуфинал, испарилась. Последнее наказание ужасно меня деморализовало. Матч за бронзу я проигрываю своей героине Монике Селеш – 1:6, 4:6. Она слишком для меня сильна, и ее опыт бьет мою молодость. В паре с Ренне мы проиграли во втором круге еще раньше.

Папе настолько плевать, что он даже не приходит на матч, но все равно умудряется оказаться в центре внимания – дает очередное скандальное интервью. В нем он говорит, что нам с ним осточертела Австралия. Это совершенно не так: Австралия мне не только не осточертела, я люблю ее и считаю своей второй родиной. Все, что он говорит в этом интервью, за гранью разумного.

– Люди здесь думают, что я сумасшедший и опасный, – говорит он репортеру. – Да, иногда я пью, но все пьют – что в этом такого. Я не как президент Клинтон с его любовницей или Борис Ельцин, который каждый день под мухой. Я не опасен.

На этом Игры для меня заканчиваются. Отец не отпустил меня на церемонию закрытия. В этот раз некому его переубедить, и мне нельзя даже посмотреть ее по телевизору. Пока остальные олимпийцы гуляют на прощальной вечеринке, меня отец проклинает за то, что я не выиграла золото.

10. Возвращение, весна 2000 года

В октябре в журнале Australian Tennis Magazine выходит статья, в которой говорится, что Дамиру Докичу после его изгнания с US Open и шестимесячного отстранения от турниров WTA требуется «психологическая помощь». Когда отец об этом узнает, он приходит в ярость. У него срывает крышу, и он говорит, что мы должны что-то сделать. Нам звонит The Age, и он говорит им, что, возможно, подаст жалобу на журнал в Австралийскую комиссию по правам человека. Либо редактор журнала принесет извинения, либо мы возвращаемся в Югославию, говорит он.

Он что, серьезно? Это очень радикальное заявление. Впрочем, последний год научил меня, что, когда отец в дурном настроении – что бывает часто, – он кидается фразами вроде «все против нас с тобой», «все в Австралии расисты», «все наши проблемы из-за них».

Я ни с кем это не обсуждаю. Я даже с мамой последнее время почти ни о чем не разговариваю. У нее ни о чем нет своего мнения – она безоговорочно ему верит и во всем полагается на него. Соглашается со всеми его решениями. И это при том, что он отказывается на ней жениться. Она во всем ему потакает. Несмотря на его грубость, и побои, и оскорбления, она, похоже, его любит. Она всегда занимает его сторону, делает все, что он говорит. Такое безусловное обожание меня смущает и озадачивает.

Я уже давно заметила, что с мамой он тоже жесток, но не так, как со мной. Его гнев по отношению ко мне свирепый, а злость, направленная на нее, коренится скорее в раздражении. В то время как ей он дает затрещину, меня он избивает. Психологически ее он тоже подавляет постоянно – я очень сочувствую ей, когда слышу, как он ее унижает. Но это ничто по сравнению с теми пытками, которые он учиняет мне.