Несломленная

– Ситуация странноватая, – говорит мне менеджер. – Мы не очень понимаем, в чем дело, и решили поставить вас в известность. Мы знаем, что Борна раньше тренировал вас, но не знаем, делает ли он это до сих пор. Сейчас он в Цюрихе на турнире с Каролиной Шпрем. Вы знаете, что там происходит?

Я не знаю, но пытаюсь уладить ситуацию:

– Нет-нет, Борна – мой тренер. Ей он бойфренд.

Несколько секунд в трубке тишина. Потом женщина говорит:

– Ну, судя по всему, ее он тоже тренирует. Он был с ней в Москве и Цюрихе, и они едут в Линц…

Я вешаю трубку.

* * *

Встретившись с Тином в Загребе, я замечаю за собой, что мне иногда становится трудно дышать. Я иду к врачу, и мне говорят, что у меня сильно искривлена перегородка в носу и нужно удалить гланды.

В ноябре 2004 года мне делают операцию. Я прошу приехать маму – после операции мне очень нужна ее поддержка и забота. Она обещает подумать, но в итоге отказывает. Я уверена, что это папа ее не пускает. Меня в очередной раз очень ранит, что у нее не хватает храбрости решать за себя, что вообще-то она должна делать ради своих детей.

Операция длится несколько часов, и восстановление очень тяжелое. Горло и нос страшно болят, а лицо иссиня-черное. Через несколько дней после операции у меня из носа еще течет, я кашляю кровью и еле могу говорить. Однажды вечером к нам приходит Борна – я решаю, что он пришел меня проведать. Он же садится за обеденный стол и заявляет:

– Я думаю, будет лучше, если я буду тренировать вас обеих: тебя и Каролину.

Он что, серьезно? Но, когда я поднимаю глаза на Тина, который стоит у него за спиной, я вижу, что он кивает. Смущенно он добавляет:

– Так будет лучше для всех. Подумай об этом.

– Как ты можешь такое предлагать? – шепчу я, превозмогая боль во всем лице и опухших дыхательных путях. – Нельзя тренировать двух теннисисток, с одной из них встречаясь.

Мы до сих пор не обсудили его отношения с Каролиной. Он не хочет об этом говорить и не считает, что это необходимо. Я смотрю на Тина:

– Ты же знаешь, что это неправильно. Как ты можешь даже предполагать, что я на такое соглашусь?

Борна дает заднюю. Моя реакция его обескуражила, и он знает, что загнал себя в угол. Я гоню его из квартиры, но пока что не увольняю. Сколько бы дерьма он ни делал и как бы ни саботировал свою работу, мы с Тином чувствуем себя увереннее, пока у нас есть он – пусть и формально. У нас мало опыта, мы молоды и не готовы ездить по турнирам самостоятельно. Мы еще лелеем робкую надежду, что Борна образумится и снова станет тем тренером, лидером и старшим братом, в котором мы нуждаемся.

* * *

Я не могу отделаться от желания вернуться домой. В свой настоящий дом, Австралию. После долгих – слишком долгих – раздумий я снова звоню Полу Макнами, человеку, которому всегда могу доверять. Мы долго разговариваем, прикидывая, как нам это все организовать, но в конце концов страхи и тяжелые воспоминания о последнем выступлении на Australian Open меня останавливают. Я помню, как меня освистали на «Арене Рода Лэйвера», и решаю с возвращением еще повременить.

Борна не в настроении. На 99 процентов – из-за того, что он не сможет провести пять недель в Австралии со своей девушкой, наблюдая за ее матчами на Australian Open. Он постоянно отвлечен, потому что либо говорит с ней по телефону, либо бежит с моей тренировки, чтобы поговорить с ней.

Тин объясняет ему, что так нельзя, но Борна не считает, что неправ.

– Я могу быть – и должен быть – на Australian Open, – говорит он. Тин злится на него, но все равно пытается разрешить ситуацию мирным путем.

В конце января мы с Борной едем в Таиланд – Тин остается дома. Во втором круге я играю с украинкой Аленой Бондаренко. Проиграв первый сет на тай-брейке, во втором я вынуждена сняться из-за растяжения подколенного сухожилия.

Дальше мы едем в Хайдарабад, но там я не прохожу даже во второй круг. В Индиан-Уэллсе я проигрываю второй матч, во втором сете не взяв ни гейма.

Мы остаемся в Индиан-Уэллсе еще на несколько дней, и ситуация с Борной доходит до точки кипения. Мне нужно на физиотерапию, и, пока я жду своей очереди в лаунже для игроков, я вижу, как он с Каролиной садится в машину, которую я взяла напрокат. Значит, мне теперь нужно ждать автобуса. Я ничего не имею против автобуса, но поверить не могу, что он уехал на машине, за которую заплатила я, и даже не сказал мне, что оставляет меня добираться своим ходом.

Я звоню Тину в слезах, и мы договариваемся, что я вернусь к нему в Загреб, чтобы решить, что делать дальше. Но Борна говорит, что билетов из Палм-Спрингс в Европу нет и нужно подождать четыре дня. Когда мы наконец уезжаем, я узнаю, что мы запросто могли сделать это раньше, просто Борна хотел подольше побыть с Каролиной.

На следующий день после нашего возвращения в Загреб он говорит, что ему нужно в Германию «по личным причинам». Через 24 часа мне звонят из Octagon и говорят, что он в Майами с Каролиной. Я звоню ему и говорю:

– Ты уволен.

* * *