Третий сет я проигрываю за 20 минут – 1:6. По щекам у меня текут горячие слезы, моя хрупкость налицо.
Разочарование от матча усугубляется едкими комментариями австралийских игроков, просачивающимися из прессы. За неделю до Australian Open я открываю газеты и испускаю тяжелый вздох. «Рассерженная Стаббс говорит, что Докич не только жертва, но и виновница», – гласит заголовок интервью моей бывшей партнерши в парном разряде Ренне Стаббс. Она рассказывает, что видела синяки у меня по всему телу и знает, что я подвергалась физическому насилию. По ее словам, я должна вести себя на Australian Open «как паинька». Она говорит, что поддерживает мои попытки перезапустить карьеру, но при этом добавляет: «Я надеюсь, она снова не подведет всех тех, кто вложил в нее столько времени и сил. Если она не хочет, чтобы люди думали, что она вернулась за деньгами, ей следует доказать это и не убегать, если что-то вдруг пойдет не так. Ей нужно вырасти и показать себя с лучшей стороны, и я не думаю, что для нее это будет просто».
Я очень расстроена. Ни Ренне, ни многие другие не в курсе, что мне не предложили за возвращение ни цента, да деньги мне и не нужны. Я хочу просто играть в теннис за Австралию. Никакой финансовой мотивации у меня нет.
Тин говорит мне не обращать внимания, но я так не могу.
– Почему-то люди не в состоянии понять, что я просто хотела вернуться и представлять Австралию, – говорю я ему. – Им проще думать, что мне нужны деньги, а не родина.
Ренне, хоть частично и видела ту страшную боль, которую я испытала в Канаде, все равно не может меня понять. Она признает, что видела мои синяки. Признает, что понимала, что отец меня избивал.
Эта статья бередит мои старые раны: как в командных поездках со мной никто не хотел общаться, как меня дразнили в автобусе, швырялись в меня вещами, как мои же соотечественники не разрешали мне сидеть рядом с ними, не пускали в свои комнаты и говорили мне «возвращаться туда, откуда приехала».
Я выбрасываю газету. Тин напоминает мне, что и Tennis Australia, и австралийские болельщики меня поддерживают. Пол Макнами, всегда добрый и заботливый, на нашей стороне. Тин, как обычно, убеждает меня концентрироваться на позитиве.
Какой Australian Open без очередного громкого интервью моего отца? На этот раз он дает его из своего поместья в Сербии. Накануне турнира он говорит
Эта статья не особо меня напрягает. Я действительно не звонила, хотя денег я ему отдала гораздо больше. Что до его тоски по моему звонку, то в это я не верю. Он просто хочет вернуть себе контроль надо мной. Хочет вернуть себе свой банкомат.
Пять лет прошло с тех пор, как я последний раз играла на Australian Open, шесть – с тех пор, как рядом с моим именем значилось AUS. И все же, проснувшись в первый день турнира, я не чувствую волнения. Я 349-я ракетка мира и просто хочу побороться со своей соперницей – француженкой Виржини Раззано, 54-й в рейтинге. Это будет тяжело. Я выхожу на «Арену Маргарет Корт», и трибуны взрываются приветствием. Стоит оглушительный шум, весь корт оголтело меня поддерживает.
Я выигрываю первый сет 6:3. Второй доходит до тай-брейка, и у меня два матчбола. Первый я проигрываю, но второй не такой очевидный. Его решает выкрик линейного. Я считаю, что мяч от моего удара попал в корт. Но линейный говорит, что он в ауте. Болельщики начинают свистеть, и дальше моя игра разваливается – этот эпизод выбивает меня из колеи. Раззано побеждает 3:6, 7:6, 6:1.
После матча я рыдаю в подтрибунном помещении «Арены Рода Лэйвера». Тин обнимает меня, сотрясающуюся от рыданий. Я была так близка. Я жестоко разочарована поражением, но прием, который мне оказали, меня осчастливил. Больше того, позднее я даже буду считать этот матч одним из лучших эпизодов моей карьеры, потому что он показал, что люди поняли: тогда, пять лет назад, я уехала не по своей воле, и они поддержали мое желание вернуться.