Несломленная

В коридоре появляется Борна. Он в Австралии сопровождает Каролину как ее бойфренд и тренер. Он подходит ко мне посочувствовать.

– Мне жаль, что ты проиграла, – говорит он.

Я поднимаю на него свои красные от слез глаза.

– Сгинь, – говорю я ему. Я не хочу его видеть.

Где было твое сочувствие, когда ты ныкался от нас с Тином? Сожалей об этом. О моем матче сожалеть не надо.

Я остаюсь на турнире играть пару, и мой отец снова напоминает о себе через прессу. На следующий день на завтраке я вижу его лицо во всю первую полосу одной из газет. Австралийская пресса перепечатывает сербский материал, в котором он говорит, что хочет меня похитить, а также грозит убить австралийца в качестве мести за мое возвращение. Еще он заявляет, что хотел бы сбросить на Австралию ядерную бомбу, и обвиняет Хорватию и Ватикан в том, что они промыли мне мозги на предмет возвращения в Австралию. Даже для него это слишком, и я в таком ужасе, что не могу дышать.

Я озираюсь по сторонам посреди гостиничного завтрака. «Все смотрят на меня? – думаю. – Вот же она, эта девочка, у которой папаша спятил». Я убегаю к себе в номер, чтобы никто меня не видел. Я сгораю со стыда и бессилия. Я ничего не могу сделать – только злиться. Злиться, что он опять нагадил на мои отношения с австралийцами. Что, даже разорвав отношения с ним, я не могу отделаться от ярлыка «дочери сложного отца». Что он так крепко держится за свое амплуа сумасшедшего папаши и категорически отказывается выйти из роли.

Я отменяю тренировку и весь день провожу в постели, едва шевелясь. Потом я выпускаю заявление, в котором говорится, что «это очередная помеха на пути моего возвращения в Австралию и соревновательный теннис. Я всю свою жизнь провела оправляясь от инцидентов вроде этого».

Я начинаю сомневаться, что когда-нибудь оправлюсь.

18. Борьба, 2006–2008

Мы с Тином возвращаемся в Загреб, и уже через несколько дней меня снова пожирает тьма. Моя вновь обретенная форма и избавление от лишнего веса – все теряет смысл перед лицом депрессии, которая снова меня накрывает. О том, чтобы выйти на корт, не может быть и речи. Когда я все же заставляю себя пойти на тренировку, меня хватает только на несколько минут. Вскоре я свои ракетки даже видеть не могу. Еще через несколько дней у меня уже нет сил встать с кровати – я лежу в постели, заливая подушку слезами. Я плачу, пока у меня не кончаются слезы, а потом просто смотрю в пустоту. Я заставляю себя заснуть, чтобы хоть на несколько часов забыться. Тин пытается выманить меня из кровати и из дома, но меня не расшевелить.

В это тяжелое время он моя гора и опора, он все выносит стоически. Пока я себя не помню от боли, он ищет решения, стирает слезы у меня с лица. Он утешает меня и всегда находится рядом.

Сидя в темной комнате перед телевизором, я начинаю есть. Я ем сладости, шоколад, леденцы – все, что хоть на несколько минут приносит мне облегчение. Несколько недель спустя я уже растеряла всю форму, и от моего спортивного тела не осталось и следа. Боль от потери семьи снова вытесняет из моей головы все остальные мысли. Эта боль усиливается, когда я звоню домой поговорить с Саво. Трубку берет отец.

– Привет, пап, я хочу поговорить с Саво, – говорю я.

– Нет, – отвечает он и вешает трубку. Я перезваниваю, но он все равно не дает мне поговорить с братом.

Я понимаю: он думает, что, запрещая мне общаться с братиком, вынудит меня вернуться. Он хочет дать мне понять, что я могу играть в теннис без него, но жить без семьи – нет. Его расчет на то, чтобы сделать мне больно. И он работает. Боль от того, что я уже много лет нормально не общаюсь с братом, рвет меня на части. Мне так хочется спросить его: «Как твои дела? Как школа? С кем ты дружишь? Чем вы занимаетесь?» Я пропустила, как он вырос за последние годы.

Ко мне возвращаются суицидальные мысли. Они у меня в голове каждый день. Я думаю о том, как сделаю это. Я уже стояла на балконе и была близка к тому, чтобы спрыгнуть. Теперь я снова думаю, что проще и быстрее всего сделать это с помощью пистолета.

В эти страшные дни, полные отчаяния, меня останавливают только Тин и Саво. Я не могу так поступить с Тином, а что до Саво, то я много раз обещала себе изо всех сил о нем заботиться. Так что я думаю о них двоих и верю, что должен быть способ выкарабкаться из этого мрака. У меня есть то, для чего нужно остаться в этом мире. Есть важные дела, которые я должна сделать, – не для себя, но для них.

Несмотря на то что в этот период я не тренируюсь и вообще еле жива, у меня не возникает мысли бросить теннис. Это единственное, что я умею, и, хоть я и не хочу играть сейчас, теннис отчасти помогает мне выжить. Другое дело, что у меня даже тренера нет.