Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера

В Лувре я оказался из-за картины Гойи «Голова монахини на смертном одре». Когда-то она была выставлена в музее на Волхонке в Москве.

Чем она так притягивала взгляд? Какую тайну скрывала маска едва уловимой скорби на ее лице, еще совсем юном, со слегка приоткрытыми щелочками глаз? Казалось, сквозь них она наблюдает за вами, словно пытается понять причину произошедшего с ней. Однажды увидев ее, ты понимаешь, что этот взгляд будет преследовать, требовать ответа.

Накануне моей поездки во Францию знакомый коллекционер высказал предположение, что история исчезновения картины из экспозиции на Волхонке загадочная, в запасники «Голова монахини» попала неслучайно, и ее появление в Лувре (кто-то как будто недавно ее там видел) только подтверждает его догадку… Так что неплохо бы мне найти время и посмотреть – там она или нет.

Вот я и прогулялся. Служительницы в зале, где висели картины Гойи, о существовании «Монахини на смертном одре» толком ничего мне сказать не могли. И о том, хранится ли эта работа в запасниках, им тоже ничего не было известно. Лучше бы мне остаться среди своих соотечественников или китайцев, чтобы вместе с ними пробиться к Джоконде и – кто знает – может, на этот раз разгадать тайну ее улыбки.

От мрачно-серых стен Лувра я отправился через сад Тюильри к Дому инвалидов. Уже свернув на помпезный мост Александра III через Сену, увидел в перспективе подернутое дымкой классическое здание, за его серо-голубоватыми крышами возвышался позолоченный купол собора, украшенный стилизованными военными доспехами и подобием небольшой беседки на вершине, увенчанной шпилем. Ненадолго вновь появилось солнце, и купол заиграл в дымке золотистыми лучами.

Париж всегда был опасен, а в XVII веке особенно. Войны, которые вел Людовик IV, способствовали появлению на улицах оставшихся без занятий инвалидов и ветеранов. В отсутствие привычного дела они нередко занимались разбоем. Король-солнце построил для них богадельню в виде роскошного дворца. Теперь у бывших солдат появилась над головой крыша, а в городе снизилась преступность. Кто мог, тачал сапоги в мастерских, иные ткали гобелены, ну, а тех, кто не блистал талантами, отправляли маршировать на плацу. В спальных комнатах запрещалось есть и курить, возбранялось принимать посетительниц. Проштрафившихся выселяли.

С некоторых пор во внутреннем дворе Дома инвалидов располагается военный музей. Огромные штурмовые пушки и ядра к ним, расставленные вдоль стен здания, – вот что меня поразило в этом музее под открытым небом. Невольно вспомнилась «Война и мир» – подобные орудия (а может быть, именно они) разнесли крепость в Смоленске и, по сути, сравняли город с землей. Путеводитель настойчиво зазывал посетить могилу Наполеона – в центре собора, в специальном саркофаге покоится извлеченное из груди его неспокойное сердце.

У меня уже не хватало времени и, честно говоря, желания туда идти.

* * *

Я возвращался в гостиницу, сокрушаясь, что не встретился с Джокондой. При этом поглядывал по сторонам в поисках кафе. Тревожный холодок, о котором я забыл, пока ходил по музеям, вновь дал о себе знать. Что-то происходило или вот-вот произойдет, но что? Обычно предчувствия меня не обманывают. Позвонил по мобильному жене – узнать, все ли в порядке. Оказалось, вся наша разноязыкая семья под предводительством Бернара возвращается с прогулки, еле передвигая ноги после визита к местному виноделу, чье красное известно всей Франции.

На моем пути в гостиницу кафе и ресторанчики уже позакрывались. Здесь с едой никакой анархии – питание строго по часам. Но в одном из кафе дверь оказалась приоткрыта. Увидев меня, официант замахал руками и показал на часы. Выслушав внимательно мою проникновенную речь, он, кажется, все понял, а может быть, его смутил голодный блеск в моих глазах. Молча показал рукой на ближайший столик.

Буквально через несколько минут передо мной стоял слегка помятый алюминиевый котелок с мидиями, отливающими синевой, достойный аппетита Вайля и Гениса, с небольшой вмятиной на боку – прямо с пылу с жару – и отдельно тарелка с аппетитной картошкой фри. При этом официант сделал как бы дружеское замечание по поводу неправильного произнесения слова vert – (зеленый), – т. е. салат, который я заказал к мидиям. Последнюю букву, указал он, надо произносить более отчетливо, иначе можно не понять и принести что-нибудь другое.

После обеда осталось только вернуться в гостиницу и забрать из багажной комнаты мой слегка влажный от парижской сырости бордовый чемоданчик.

Теперь он послушно катился на колесиках рядом со мной, черно-белым двойником мелькая в витринах магазинов, мимо которых мы проходили. Так мы оказались у входа в Гар дю Норд (Северный вокзал). Я обратился к полицейскому уточнить путь, куда должен был прибыть поезд в аэропорт Шарль де Голль. Нехотя он оторвался от телефона, посмотрел на меня, все еще занятый своими мыслями, и неопределенно махнул рукой. Я и пошел туда, куда он указал.

Иду не спеша. До отхода поезда пятнадцать минут.