Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера

– А-а, это я знаю. Такая кашка-какашка. Фу, г-гадость! Это… мы были на Паску в Иерусалиме с моей половинкой… – начал он.

Стюардесса принесла томатный сок и белое вино.

– Белое, да не то, – осуждающе покрутил мой сосед маленькую бутылочку. Ладно, на сувенир сгодится.

– А что для вас? – так же невозмутимо обратилась стюардесса теперь уже к нему.

– Хлебный квас, – пошутил сосед, довольный собой.

– Кваса нет, – строго ответила стюардесса. – Могу предложить соки: апельсиновый, томатный…

– Лучше шампусика принеси, – по-свойски подмигнул он ей. – Я знаю, у вас тут есть…

– Шампанское только для пассажиров бизнес-класса, – тем же картонным голосом, как будто копировала робота, сообщила стюардесса.

– А мы тут что, не люди? – вдруг взревел сосед. И я сразу вспомнил донесшийся из середины вагона львиный рык, когда я с японцами оказался на платформе. Тут только дошло, в какое окошко он меня увидел. И только теперь сообразил, что ему я обязан тем, что сижу сейчас в кресле самолета, а не на опустевшей платформе № 42.

Пассажиры в ближних рядах испуганно обернулись.

Стюардесса ушла и вскоре вернулась с бокалом, в котором плескалось игристое вино.

– Ему тоже принеси, – показал он на меня.

Я отказался.

– Честно скажу, уже достали… Улыбочки. Все вежливые такие, а потом ба-бах, и одни двухсотые – капец вежливости. Как там ее называют, поликкорек… тьфу! Ну, ты знаешь…

Я кивнул. Знаю такое слово. Речь, вероятно, шла о теракте, случившемся в Париже несколько лет назад как раз в эти дни из-за карикатуры на исламского пророка в популярной газете.

Пыхтя и озираясь, он достал из-под сиденья пакет «Дьюти-фри» и вытащил оттуда бутылку виски. Открутил пробку и, бросив тревожный взгляд в сторону прохода, быстро плеснул в мой картонный стаканчик с томатным соком.

Выпил. Вместо закуски смачно вытер пальцы о мелкую рыжеватую растительность вокруг рта. Его сосед справа так же одобрительно хмыкнул и закусил хумусом, зачерпнув его печеньем.

– Давай еще по одной, – сказал мой сосед и распечатал шоколадку «Аленка».

Человек с хумусом одобрительно кивнул, показал на мой стаканчик:

– Ну, как оно с томатом, ничего? Блади Мэри?

– Типа того.

– Давно из России?

– Сегодня десять дней, как уехал…

– А я с 89-го. Сколько это получается?

– Прилично, – подытожил сосед, шевеля губами и помогая пальцами «Папа может». – А чего тебя понесло туда? Вроде нормальный мужик, не пейсанутый…

– Жена захотела. Надо было лечиться. Да и дети школу заканчивали, хотели в университет поступить, здесь, у нас, их не брали.

– Как так не брали? – возмущенно вспылил мой сосед. – Чего ты гонишь?

– Да так. Не брали, и всё. Валите, говорят, ребята. Вы нам здесь не нужны. Ну, раз не нужны, поедем туда, где нужны. Там и остались.

– Ну, хоть выучились?

– Да, нормально. Один – врач. Другой айтишник. Программы разные пишет.

– Ну, а ты что, решил все-таки возвратиться? Ну, правильно, погулял и хватит. Дома-то всё лучше, чем в этом пекле.

– Да нет. Я ненадолго. На три дня. Друг женится.

– Ё-ка-лэ-мэ-нэ! Ни хера себе! Друга не видел двадцать лет. Друг женится, а он – на три дня едет. Твою мать!

– Женится третий раз, – вставил сосед с хумусом.

– Дак тем более. За возвращение положено выпить. Друзья – это ж святое!

И наша стихийно образовавшаяся в небесах классическая троица немедленно отметила возвращение человека с кошерной обувной коробкой и хумусом на историческую родину.

Самолет поднялся еще выше, и все, что было внизу, стало меркнуть в серой мгле, отдаляться. После очередного захода «на троих» сосед спрятал ополовиненную бутылку в пакет, а у меня под животворящим действием виски с томатным соком неожиданно все сложилось в один пазл. Необычное, на первый взгляд, сцепление разных событий, разнесенных во времени и как будто никак между собой не связанных, выстроилось в стройную картину. Я вспомнил о холсте, ради которого поехал этим утром в Лувр.

А затем сначала на уровне подсознания, а потом уже и сознания я вдруг почувствовал, что загадочная история с девушкой-монахиней странным образом сблизилась с другой, виновником которой был Бернар.

Мне действительно показалось в тот момент, что я уловил какой-то нерв произошедшего. Какая-то схожая кротость в восприятии злодейства судьбы.

Конечно, нелепо печалиться о монахине, умершей неизвестно при каких обстоятельствах, когда палец приставлен к спусковому крючку и на карту поставлена судьба всех и каждого, думал я. Уж если у нашего любимого Бонале сдали нервы и он непонятно с какого перепугу задавил курочку фазана, кто поручится, что они окажутся крепче у офицера, сидящего в бункере один на один с ядерной кнопкой. Кто знает, что у него творится в башке. Вот уж чудо из чудес, что до сих пор не шарахнуло. Кто может сказать, что происходило в голове пилота, направившего пассажирский «Боинг» с тремястами пассажирами на борту прямиком на горную вершину?