Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера

В Интернете гуляет снимок некоего субъекта, у которого в области лобка (в специально сшитом кармашке) маячит черная тень пистолета небольшого размера, очевидно, крайне необходимого ему в полете. Пистолета у меня не обнаружили, но моя видавшая виды дорожная сумка вызвала серьезный интерес. Мне тоже стало любопытно, что же там такое могли увидеть «рентгенологи», из-за чего пришлось останавливать конвейер с движущимися вещами.

…Сумку потрошили вручную, как опытные прозекторы. Вытаскивали поочередно блокноты, книгу, шерстяные носки, прозрачный пакетик с одноразовыми шприцами, несколько ходовых лекарств в ампулах и таблетках, вызвавшие недоумение обыскивающих (я пояснил: Je suis médecin – я врач). Ловкие пальцы наконец извлекли откуда-то из внутреннего кармана миниатюрные ножницы, пилку для ногтей и яблочный ножик с перламутровой ручкой, дорогой для меня подарок Андрея Борисовича Трухачева, сына Анастасии Ивановны Цветаевой, в память о нашей с ней поездке в Голландию. Обыскивавший торжествующе поднял ножик и пилку, покрутил над головой, после чего обнаруженные предметы исчезли навсегда.

Посадка заканчивается. Самолет, названный в честь известного русского композитора, заполнен подобно оркестровой яме. Но кресло рядом со мной все еще пустует. В иллюминатор видно, как отъехал бензозаправщик. Место занял крытый грузовик с питанием для пассажиров, его кузов на глазах стал подниматься, расти, пока не достиг уровня самолетной двери. Оттуда на короткой конвейерной ленте поехали высокие металлические сундуки прямо в чрево нашего летательного аппарата.

Через сиденье, у прохода, в одном ряду со мной плюхнулся щуплый вертлявый человек с кипой на голове, дружелюбно помахал рукой. Место справа от меня все еще пустовало.

…А вот, вероятно, и мой опаздывающий сосед. Взмокший, потный, в серой вязаной шапочке, съехавшей набок, с пакетом из «Дьюти-фри» ломится по проходу, пыхтит, сердится, что в багажных отсеках сверху все уже заставлено вещами и некуда ему пристроить свои покупки… Татуировка очень натуральная: чернильная змейка выползает из воротника на выбритую шею. Над ней, как у молодого петушка, короткий хвостик рыжеватых волос, стянутых резинкой.

– Ё-моё, ни хера себе! Это – ты? А я тебя в окошко увидел…

Я покрутил головой и ничего не понял. Ко мне ли он обращается? Ко мне. Какое окошко? Когда увидел? Мог увидеть с улицы, где стоял бензозаправщик, после его сменила машина с сундуками еды. Но на территорию аэропорта, кроме персонала, никого не пускают…

Тем временем самолет, покачиваясь и поскрипывая суставами, неторопливо покатил по бетонным плитам. Стюардесса в проходе с непроницаемым выражением лица натянула на себя кислородную маску, затем показала, как правильно надеть спасательный жилет, если придется садиться на воду. (Неужели придется?)

Выруливаем, пристраиваемся в хвост очереди на взлет таких же раскинувших крылья машин, готовых ринуться в вечереющее небо.

Рев моторов. С нарастающей скоростью несемся по бетонной полосе.

Откинувшись в кресле, пытаюсь уловить момент отрыва. Открываю глаза и вижу, что мы уже в воздухе и, кажется, ничего не отвалилось – крылья на месте, закрылки в нужном положении, фонарик на крыле исправно мигает, а человек, который только что продирался по проходу, действительно сидит рядом со мной и вязаной шапочкой утирает мокрый от пота скошенный лоб. При этом смотрит на меня изумленно, словно пытается понять, почему я его не узнаю.

Самолет уже сделал круг, и сквозь сизую дымку облаков под нами открылся Париж в парче иллюминации. В центре, как драгоценная заколка, переливается огнями Эйфелева башня.

Ищу глазами еще какие-нибудь ориентиры, может быть, увижу Сену… Вижу, вижу ее… Пытаюсь отыскать Лувр и хрустальную пирамиду в центре его, но, кроме светящейся башни Жана Эйфеля, куда, по преданию, Мопассан забирался обедать, только бы не видеть, как он считал, ее уродства, никаких других достопримечательностей различить не могу.

Очнулся от легкого тычка в бок. Сосед раскладывал столик для подноса.

– Сейчас пожрать принесут, – деловито пояснил он. – Будешь, или я зря толкнул?

Над нами уже зависла стюардесса в темно-синем шерстяном жакете и стильном цветном шейном платке. Она, как рыба, беззвучно открывала рот. Я вытащил из ушей восковые шарики, гул моторов сразу усилился, но теперь на его фоне можно было расслышать и ее твердый голосок:

– Что для вас? – заученно, как робот, спросила с избыточной вежливостью. – Белое или красное?

– Бери белое, – прочитал я по губам попутчика, тут же сделавшего безразличное лицо.

Пока стюардесса ходила, он развернулся массивным телом вправо и стал рассматривать необычную коробку, размером с обувную, с золотистым тиснением, которую стюардесса принесла его соседу.

– А это что? – с детской непосредственностью тыкал толстым пальцем, похожим на сосиски из рекламы «Папа может», в небольшую баночку, которую сосед внимательно разглядывал и, открутив крышку, принюхивался к ее содержимому.

– Это – хумус, – сказал тот, продолжая нюхать. И подмигнул нам обоим.