Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера

Взгляд поблекших глаз внимательный и несколько настороженный. Увидев мой магнитофон на журнальном столике, попросила его убрать. Побеседуем без него. Сказала также, что рада видеть гостей из России, спросила, откуда мы и кто по профессии. Верно ли, что в России происходят большие перемены? Газеты она читает редко, бережет зрение, но сын Дмитрий ей обо всем рассказывает.

Я сказал ей, что так и есть. Перемены происходят – и наш визит тому подтверждение. Еще несколько лет назад мы не могли бы об этом даже подумать.

Теперь в это трудно поверить. Перед нами сидела женщина, вызывавшая восхищение и зависть современников, свидетельница бурного XX века. Какие-то неведомые силы, похоже, благоволили ей. Кажется, Судьба иногда даже позволяла ей брать себя под уздцы и хотя порой взбрыкивала, в большинстве случаев Вера управляла ею опытной рукой.

Она поинтересовалась, знают ли о Набокове в России. Я сказал, что знают. В свое время книги привозили тайно. По рукам также ходили самиздатовские, перепечатанные на машинке, чаще всего бледные копии. Спросила, кого из нынешних писателей я мог бы назвать. Я рассказал ей об Анастасии Ивановне Цветаевой и нашем с ней знакомстве. Ее «Воспоминания» – лучшую, на мой взгляд, книгу последних десятилетий, которую она начала писать тайком еще в лагере, ей читать не довелось. Пожалуй, это было бы интересно, сказала она, но теперь – увы! – на это уже нет времени, поскольку большая часть его уходит на работу с архивом, с переводами, а силы не те.

А Марину Цветаеву как поэта Владимир высоко ценил, видел в ней задатки гениальности и даже переводил ее стихи на английский для Антологии русской поэзии XX века, добавила Вера Евсеевна, но об Анастасии, сестре ее, она только слышала. Знает, что та ездила на Капри к Горькому, и это на них произвело тогда неприятное впечатление. Владимир Горького недолюбливал. А с Мариной он встречался в Праге, где она жила с сыном, он ездил туда навещать свою мать. В одном из своих писем из Праги он даже писал, что вечерами ходит к Марине Цветаевой «проветриться», как он выражался.

Ничего не подозревая, я спросил, как она познакомилась с Набоковым. Вера Евсеевна изучающе посмотрела на меня и усмехнулась. Я не знал тогда, что это закрытая и даже опасная тема, что некоторые интервьюеры задавали ей этот вопрос, но она по какой-то причине предпочитала на него не отвечать, а иногда взрывалась – и на этом беседа заканчивалась.

– Тогда была газета «Руль», – терпеливо пояснила она. – В ней Владимир публиковал свои стихи. Знаете, русский Берлин того времени… Как вам сказать, он был не настолько велик, к тому же семья Набоковых была у всех на виду…

Она выреза́ла из этой газеты стихи Сирина – в те годы псевдонима Набокова – и наклеивала их в своем альбоме, многие из них помнила наизусть. Так что она знала о Владимире еще до встречи с ним. Улыбнулась. То ли своим воспоминаниям, то ли моей неосведомленности.

Как потом я узнал, она с большой неохотой и крайне редко посвящала кого-либо в подробности своей личной жизни. По какой-то причине даже «поклялась отрицать историю их встречи на балу».

Но бал был. И знакомство их не было случайным. Дотошные биографы, сложившие из разрозненной мозаики фактов цельную картину, подтверждают, что действительно Вера Слоним и Владимир Набоков познакомились в мае 1923 года, а точнее, 8 мая, – на одном из благотворительных балов, которые устраивали для молодежи, детей эмигрантов в Берлине. Именно эту дату впоследствии они ежегодно отмечали как начало их отношений.

Незадолго до их встречи Набоков пережил любовную драму – разрыв своей помолвки со Светланой Зиверт, судя по фотографии, высокой статной девушкой, признанной красавицей в кругу русских эмигрантов в Берлине. И Вера, скорее всего, догадывалась о том психологическом вакууме, который образовался в душе поэта, понимала, что ему не так-то просто вычеркнуть из памяти свою недавнюю невесту и поэтическую Музу.

На балу она предстала перед ним в черной шелковой полумаске Арлекино… Она была хороша собой, знала об этом и маску надела неслучайно, очевидно, стремилась придать загадочность своему облику. А может быть, маска понадобилась ей еще и для того, чтобы создать некий романтический образ, созвучный поэзии Набокова.

После этой встречи на следующий день Набоков уехал на юг Франции работать на ферме, а Вера написала ему два письма, на которые он не ответил. Однако вскоре все в той же эмигрантской газете «Руль» было опубликовано его стихотворение под названием «Встреча» с эпиграфом из «Незнакомки» Александра Блока.

Тоска, и тайная услада…
Как бы из зыбкой черноты
медлительного маскарада
на смутный мост явилась ты.

И ночь текла, и плыли молча

в ее атласные струи
той черной маски профиль волчий
и губы нежные твои.

…Эхом звучит на втором плане прозрачно-серебряный Блок. Но Набоков вновь возвращает нас к себе, к своим переживаниям.