Неслышный зов

Выйдя из конторки вместе с новым членом бригады, я был зол на себя за то, что так быстро сдался мастеру. За дверями Илья Созонтович придержал меня за локоть и, словно угадав мои мысли, попросил:

— Не грусти, бригадир, я не такой пропащий… Мастер хитрюга, но совестливый. А совесть — она хоть и без зубов, а грызет.

— Я не потому, что тебя к нам. Обидно другое. На словах одно, а на деле не верит, работу по разряду боится дать.

— Как тебя кличут?

— Громом зови.

— Ладно, Грома. Вот подпишу бумажку и завтра утречком на работу. А там покажем всем, что мы можем.

Илья Созонтович на работу пришел раньше всех и приготовил рабочее место. Мне деловито подал мягкую ладошку.

— С добрым утречком. Вместях, что ли, сходим за модельками?

— Пошли.

Мастер выдал замысловатые модели без обычных напутствий. Он стеснялся учить Созонтыча.

Всей бригадой мы стали обсуждать способ формовки. Илья Созонтович вертел в руках новую модель и как бы про себя рассуждал:

— По мне, торчком ее надо… Для напору сюда выпорок… Тут несколько заколочек придется… Здесь рвать будет, обточить надо… Опочку поглубже…

Себе Созонтыч выбрал самую трудную деталь — валик с рогульками и диском. Работал он виртуозно. Пятку трамбовки опускал ровно и увесисто, модель вытаскивал рывком, но так искусно, что оставались неразрушенными самые глубокие и тонкие отпечатки. Можно было любоваться его работой. В небольших жилистых руках карасик и гладилка действовали как резцы художника.

Решили и Филю приучить к формовке. На первое время дали ему разъемную модель валика, простую и гладкую.

Филя занял место рядом с Созонтычем, чтобы подсмотреть, что и как нужно делать. Но работал, как всегда, небрежно и грязно. Забив в лакированную модель толстый подъемник, он раскачал ее кувалдой. Созонтыч, приметив это, рассердился:

— Ты что, ополоумел?!

Отстранив Филю, он вбил свой подъемник, осторожно покачал модель и как перышко вытащил из гнезда.

— Во как надо! Гладкая ведь. Токаря проклянут тебя за такую работу. Велик телом, да мал делом. Аккуратней, говорю.

Филя, виновато поморгав, принялся подражать Созонтычу. А тот то и дело поглядывал на него и поучал:

— Карасик! Кто так карасик держит? Эк несмышленый! В правую руку бери.

У Фили от обиды на скулах вздувались желваки, но он помалкивал и подчинялся старику: делал так, как тот велел.

— Ты не пыхти, не дуйся на работу, — добродушно советовал Созонтыч. — Всякое дело мучит и учит.

На заводе я так уставал, что не находил в себе сил сесть с пером за стол и продолжить то, что с такой охотой еще недавно писал.

«Неужели я ошибся в выборе? — не раз задавал я себе вопрос. — Где же тот неслышный зов, который вел меня вперед по нехоженой тропе? Может, разлука с Сусанной погасила все желания? Эх, надо было пойти учиться! Нельзя застаиваться на месте. Впрочем, еще не поздно».

«При Созонтыче такой бригадир, как ты, не нужен, — говорил я себе. — Он опытен, толковей, поведет бригаду к успеху. Тебе придется лишь плестись следом и открывать то, что давно открыто. Поторопись, пока не поздно, найди свою дорогу».

«Дорог на свете неисчислимое множество. Человек волен выбрать ту, которая ведет к мечте. Но не каждый решается. Ведь жутковато пробиваться нехоженой тропой, неизвестно, что ждет впереди. И все же это наиболее верный путь. Готовься к переменам! Для начала следует пойти хотя бы на вечерний рабфак и заставить мозг работать интенсивней. А пока наблюдай за жизнью и запоминай, пригодится».

Утром в цеху ко мне подошел Филя и, сняв шапку, как это делают просители, сказал:

— Слышь, Гром, тут земляк прикатил… притулиться ему негде. Вторую ночь на одной койке спим. Как приметят — из общежития выгонят. Прими его в бригаду. Он поздоровше меня. Годовалого бычка поднимет.

— А зачем нам два подсобника? На тебя-то с трудом зарабатываем.

— Но ты хоть похлопочи… Чтоб в общежитии прописали… Не высыпаюсь.

Вместе с Филей я сходил к начальнику цеха. Тому подсобники были нужны. Не раздумывая, он определил Филиного земляка в грузчики на шихтовый двор.

На другой день Филя появился в цеху с рыжебородым верзилой Кузьмой Ухватовым. Низко поклонившись мне, Филин земляк сказал:

— Благодарствую за хлопоты. Прошу прийти с Филей, обмоем работенку. Если ко мне с душой, так и я с себя рубаху сыму.

— Не надо ничего снимать, я непьющий, — пришлось отшутиться мне. — Удовольствия в водке не вижу.

— Ну, дело твое. Неволить не буду, — сузив глаза в щелочки, согласился рыжебородый. — Но если когда вздумаешь, помни, должок за мной.

Витя Чуприков — пропагандист нашей комсомольской ячейки. У шишельниц он ведет кружок политграмоты. Узнав, что Филя всего лишь две зимы ходил в школу и читает по складам, рьяный воспитатель пригрозил:

— Если не будешь ходить на кружки ликбеза и политграмоты — отчислим из бригады. Нам за тебя краснеть не хочется.

Подсобник хмуро выслушал его и обидчиво надулся. До обеда Филя ни с кем не разговаривал, а в перерыве сходил на шихтовый двор и вернулся с земляком.

— Записывай обоих на политграмоту, вместях ходить будем, — сказал он Чуприкову.