Неслышный зов

— Я только на минутку, — пообещал Громачев и про себя подумал: «Почему эта непутевая мама назвалась Лялей Белой? По цвету кожи? Она у нее действительно словно из мела и гипса. А может, из-за волос? Тогда ее лучше назвать Лялей Облезлой!»

Выщипанные брови Леокадии Вадимовны обозначились двумя тоненькими шнурочками. Когда она морщила лоб, они совершенно исчезали. Лицо походило на маску с небольшими треугольными прорезями для беспокойных зеленовато-серых глаз. Все в ней было какое-то придуманное, неестественное.

Постучав в дверь комнаты дочери, она каким-то приторным голосом спросила:

— Ниночка, к тебе тут только на одну минуточку. Ты, надеюсь, не задержишь гостя… Нам теперь не до приемов.

Пропустив Романа в комнату, где всюду лежали раскрытые учебники и нотные листы, Нина неслышно заперла дверь на ключ, тяжело вздохнула и шепотом пожаловалась:

— Ужас что творится! Я изнываю от забот и советов. Все, чего избегала непутевая почти восемнадцать лет, теперь восполняется в двойном размере. Из кукушки превратилась в кудахчущую курицу. Дохнуть не дает… Уморит в припадке чувств.

— А может, так и надо?

— Ну, знаешь… Хотела бы я тебе такого папашу, который не только учит, как надо держать ноги, когда сидишь, но и на кого обращать внимание. Ты, например, для нее фигура никчемная… сорная. Певица должна тратить чары своей привлекательности только на людей, содействующих продвижению на большую сцену. А на других неразумно губить юность… Их надо решительно отбрасывать!

При этих словах Нина так чмокнула Громачева где-то у виска, что в левом ухе у него зазвенело. Это было озорство. Оно подтолкнуло Романа обнять девушку и попытаться поймать ее губы своими. Нина изворачивалась, пытаясь выскользнуть из объятий, но стоило ему опустить руки, как у нее на разгоряченном лице появлялась дразнящая улыбка. Ей нравилась игра. Трудно было предугадать, как она поступит в следующее мгновение: подарит ли долгий и нежный поцелуй или короткий, похожий на укус, и тут же отпрянет. Нина уже знала немало завлекающих уловок. Где она им научилась?

Стремясь разрушить ее игру, Роман цепко хватал девушку и принимался целовать с таким ожесточением, что ей нечем было дышать. Тогда она упиралась руками ему в грудь и, выгибаясь, энергично отбивалась от него. Стоило же отпустить, вновь льнула к нему. Ей, видно, приятно было вызывать слепое возбуждение крови, от которого у него мутилось в голове. Его тело уже знало, чем должно было все кончиться, чтобы пришло облегчение, а она еще не испытывала этого и выискивала всевозможные уловки, чтобы избежать опасности и продлить нравившуюся ей возню.

Он сердился на Нину и, отступив, говорил:

— Не подходи, довольно! А то я не ручаюсь за себя. Плакать будешь.

— Ладно, больше не подойду, — соглашалась она. — Меня устраивает твое высоконравственное поведение. Я не хочу родить девочку, которая, как и я, будет скитаться по детдомам. Из-за мига удовольствия нельзя губить всю свою будущую жизнь.

— Так что же, лучше к тебе не приходить?

— Почему? Разве тебе неприятно со мной?

— Еще немного, и… от твоих игр я стану психопатом.

— А ты не принимай поцелуи всерьез, тогда будет легче. И самому не мешало бы подумать о вузе.

— Ждать тебя пять лет?

— Может, меньше. Я выведаю у мамы секреты. Она как-то устраивалась в молодые годы…

Леокадия Вадимовна, словно подслушав разговор, постучала в дверь и напомнила:

— Ниночка! Чай готов. Угощай Рому, и… пора повторять гаммы.

Она умела вежливо выпроваживать гостя, знакомство с которым не сулило дочери успеха.

Роман давал себе зарок больше не ходить. Но как только наступало воскресенье, отоспавшись, он вновь отправлялся на Мойку к Нине, нажимал кнопку звонка, чтобы встретить неприязненный взгляд ее матери.

Мимолетные объятия и поцелуи лишь разжигали желание.

«Может, она ждет решительных действий с моей стороны? — думалось Громачеву. — Чего я тяну, робею перед ней? Ну, рассердится на худой конец, тогда и отстану. Я уже не мальчик!»

Он попробовал придержать ее настороженные руки… и сразу же почувствовал ожесточенный отпор.

— Ты что — свихнулся? И не стыдно?

Он должен был объяснить свое поведение, именно этого требовал ее посуровевший взгляд.

— Другая девчонка поняла бы меня и не превращала бы встречи в муку.

Смущенным смешком Нина уклонилась от серьезного разговора.

— Все любят с мучениями, — поучительно сказала она. — Какая же любовь без мучений?

При этом она смотрела на него весело.

— Не желаю мучений, не подходи близко, — предупредил Роман.

— А что, оттолкнешь? Не допустишь?… Глупый ты, глупый. Такую, как я, которая тебя любит по-настоящему, больше не сыщешь. А в своих грубых стремлениях ты не оригинален. И другие этого же добиваются. Все вы на один покрой.

— Хорошо, — не без угрозы согласился он. — Инициативу уступаю тебе… Но не ручаюсь, что буду верен.

— Разумно, — не подумав, одобрила Нина. — Ты покладистый парень!

И вновь протянула ему руки. Она была неисправимой…

В августе Юра Лапышев пришел домой раньше обычного и обрадовался, что застал Романа.