Неслышный зов

— А ты кому-нибудь нейтральному показывал? Бракуют ведь по разным причинам, иногда по групповым соображениям. Засядет шайка в журнале и только своих печатает, да изредка корифеев, для солидности. Привнеси в следующий раз — может, я чего-нибудь присоветую.

— У вас же своих дел по горло.

— В том-то и дело, что не стало их вдруг. Прежде жизнь тянулась медленно, словно поезд шел пыхтя в гору. А потом понеслась неудержимо, словно под уклон… И тормоза не действовали. Так и думал: либо соскочу с рельсов и кончится все катастрофой, либо вырвусь в деятели… стану известным литератором. Сам не заметил, как порок сердца нажил и работоспособность потерял. Когда сердце не болит — его не принимаешь в расчет. Так оно и должно быть. А я, брат, теперь чувствую свое сердце. Конечная станция приближается. Но я ведь без привычного дела не могу существовать. Так что чтение твоей рукописи будет не обузой. Мы же должны помогать друг другу нащупать свою тропку. Сам ведь ее не всегда отыщешь. Иногда хватаем, что поближе и попроще, а настоящее откладываем на потом, на когда-нибудь. А появится ли это «когда-нибудь»?

— Хорошо, я принесу рукопись.

В это время Сусанна внесла пирог с черникой.

— Кончайте свои дела. Будем пить чай. Наговоритесь еще.

За чаем Сусанна подкладывала самые сочные куски пирога Мокеичу, а тот восклицал: «Ну и вкуснота!» Он благодарно гладил руку жены и искоса посматривал на студента: как тот на это реагирует? А тот делал вид, что его больше всего занимает пирог. В усердии он перемазал не только руки, но и кончик носа. Это вызвало смех у довольной хозяйки. Ее поддержал Мокеич:

— Вот это по-нашенски. Если усадили к пирогу — не отвлекайся ни на что другое!

Когда с пирогом было покончено, Сусанна взяла полотенце и повела Романа в ванну вымыть лицо и руки. По пути она негромко сказала:

— Так держись, но не переигрывай!

В домашнем халатике, с волосами, перехваченными круглой гребенкой, с ниткой кораллов на шее, Сусанна была хороша в этот вечер. Так и хотелось поцеловать ее в разгоряченную щеку. Но она строгим жестом остановила его:

— А вот это уже ни к чему.

«Ну и артистки женщины! — подумал Громачев. — Где и когда они всему этому учатся?»

Они очень быстро вернулись к столу, но Мокеич что-то неладное усмотрел в их походе в ванную и как бы в шутку заметил:

— Ты смотри не отбивай у меня жинку!

В этом чувствовалась угроза и просьба больного.

— Не отобьет, я для него старуха, — отозвалась Сусанна.

Роман, как бы делясь секретом, сказал:

— В институте я было собрался приударить за одной кралей по фамилии Рубинская. И вдруг эта приметная девица оправдала свою фамилию.

Роман вкратце, правда несколько утрируя, пересказал содержание статьи Рубинской.

— Забавная девица! — воскликнул Мокеич. — А не красуется она?

— Мой друг, бывший водолаз Пяткин, не сомневается в этом. Уж слишком у нее голубые глаза и неземное ангельское лицо.

— Таким не попадайся. Заведи себе ягодку-девчонку земную, — посоветовал Мокеич. — Я не хочу сказать какую попало, нет. Но если заметишь, что она смеется над тем же, над чем и ты, — это самый верный признак, что она тебе подходит. А на тех, которые хитрят и завлекают нашего брата подкраской, не обращай внимания.

— Значит, ты меня за смешливость в жены сманил? — как бы возмутясь, спросила Сусанна.

— Нет, у нас с тобой другие мерки. В юном возрасте они непостижимы.

Через неделю Роман без предупреждения зашел к Мокеичу. Дверь открыл сам хозяин. Сусанны дома не оказалось.

— Входи, входи… есть разговор. Прочитал я ваше творение. Может, чайку поставить?

Роману хотелось скорей услышать мнение об их работе с Кичудовым, и он сказал:

— Спасибо, я недавно перекусил.

Мокеич подошел к столу, развернул папку с главами студенческой повести, как бы сосредоточиваясь, постоял с закрытыми глазами и не без укора сказал:

— Слишком модничаете. Хвастаетесь своей образованностью. А художественная проза этой шелухи не терпит.

— Так что же, нет смысла продолжать?

— Почему же? Экспериментируйте. Пока можно, набивайте руку. Только больших надежд на подобное фокусничанье не возлагайте. Относитесь как к пробе пера. И ученость поубавьте. Нахватались вершков в институте и думаете, что все науки постигли. Впрочем, писать прозу в юном возрасте трудно. Ведь многого не понимаешь, хотя воображаешь себя умником и судьей. Это я не о тебе, не обижайся, себя вспомнил. Но я не пример. Может, ты из породы Лермонтовых. Но запомни — каждую книгу надо писать как единственную, не оставляя надежды, что когда-нибудь напишешь новую.

— А как же набивать руку?