Несобранная проза

– Ничего, Лиза, твой знакомый-то; такой причесанный, одет чисто. Положим, теперь господа студенты почти все стали чисто одеваться, а прежде хуже твоего мастерового ходили и не от бедности что ли, там, а просто форма такая была, что чем страшней, тем умней.

Горелов приходил часто, но вел себя отменно скромно и почтительно. Он обращался с Лизой, как будто ничего не случилось со времен их детства, и она оставалась прежней княжной. Такая сдержанность, конечно, была довольно удивительной в молодом человеке его возраста, но все-таки этот самый возраст дал себя знать. Однажды Лиза дольше обыкновенного не приходила с уроков, но и придя домой, она и сама была не совсем обыкновенной, сидела какая-то рассеянная, задумчивая и вместе с тем неспокойная. Пелагея Ивановна заметила это, но ничего не спрашивала, а подождала, когда сама Лиза захотела ей открыться. Выбрав минуту, когда в комнате никого не было, Лиза подошла к матери и сказала:

– Знаете, этот Горелов, Владимир Николаевич, сделал мне предложение, то-есть, просил меня выйти за него замуж.

– Вот тоже новость сказала – И это я давно видела и все удивлялась, чего это он мямлит.

– Я попросила его подождать, но, вероятно, откажу.

– Отчего? Отчего, Лиза? Разве тебе он не нравится?

– Нет, он мне нравится. Мне кажется даже, что я его люблю.

– Так что же? он что ли тебя не любит? Тогда бы не сватался.

– Нет, я думаю, и он меня любит, любит с давних пор, то есть, по крайней мере, любил, но стоило нам только расстаться, как я для него будто умерла. Ведь уж как мне было тяжело, как мне нужен был совет, помощь, я ему писала несколько раз – и хоть бы слово, будто меня и на свете нет, а теперь опять за то же принялся. Это, по-моему, уже не любовь.

– Конечно, это нехорошо, но судить его строго тоже не приходится. Ведь это ты у нас молодая, да как-будто старушка, а другие-то в молодости забывчивы. А почему забывчивы? Потому, что все их занимает, что стоющее, что нестоющее. Идут куда-нибудь по делу, или вот к такой красавице, как ты, или к матери больной, и увидят – ворона летит, сейчас молодой-то разум и закипятится, куда ворона, мол, летит? А о деле-то и позабыли. А, может, еще и то, когда ты с Сандрой Яковлевной за границей жила, так о тебе по тетушке судил, ты ему, может быть, и нравилась, но жены такой, как твоя тетушка, не дай Бог, а теперь увидел, что ты девушка скромная и деловитая и ничего не боишься.

– Нет, это не то, а дело в том, что он любил мои глаза, мой нос, ямочку на щеке, а перестал их видеть, и меня из сердца выкинул, а теперь опять увидел и снова распалился. Так ведь это какая же любовь?

– Лизанька, дитя мое, какая ты смешная! Другая бы этим гордилась а ты печалишься. Ну, пускай теперь твой нас любит, а потом тебя полюбит. Ведь вы теперь расставаться не будете, значит он тебя уж и не позабудет, а уж как поживете лет десять, так всякие глупости из головы выскочат.

– Как это печально!

– Не печально, Лизанька, а радостно, утешительно.

– И неужели все молодые такие?

– Все.

– А почему же я уродом каким-то выросла?

– Ты, Лизанька, не урод, а прямо утешение. Это уж все скажут, и старые, и молодые.

– Так как же вы мне посоветуете поступить?

– Мой совет, Лизанька, согласиться. Он человек хороший, а что молодой, так с каждой минутой все старше будет делаться, и еще знаешь, что хорошо будет, если ты выйдешь замуж? Что не будешь уж ты больше «княгиня от Покрова». Похожи ли мы с тобой на княгинь? И будет очень даже прекрасно, никакая ты не будешь княгиня, а просто своему мужу жена.

Два чуда

Часть 1