Несовершенства

— А чья же еще? — Бек крутит куклу, рассматривая ее. Задирает платье и видит на тряпичном туловище выцветшую красную печать: «Сделано в Австрии».

— Видимо, она привезла ее из Вены, — говорит Дебора, беря у дочери куклу и прижимая ее к груди. Фарфоровые конечности хоть и чумазые, но не имеют ни трещин, ни сколов. Выскользни кукла случайно из рук — и они разбились бы вдребезги. И тем не менее игрушка пережила беспечность детства и переезд на другой континент.

Дебора не отпускает куклу, и Бек вынимает два фотоальбома. Мать с дочерью садятся на бабушкину кровать и листают первый. Он посвящен важным событиям из жизни Миллеров: выпускной Бек в детском саду, первое выступление Джейка на сцене с гитарой, день рождения Эшли в комнате, украшенной по мотивам «Моего маленького пони», школьный выпускной вечер Джейка и Эшли, празднование окончания Бек колледжа, которое состоялось в гостиной ниже этажом.

На одном снимке они стоят на заднем дворе дома в Маунт-Эйри. Джейку примерно одиннадцать, мелкие кудри только еще приобретают его фирменный стиль. Эшли, видимо, двенадцать, но она выглядит на несколько лет старше. Бек улыбается, у нее совсем недавно выросли большущие постоянные зубы; правой рукой она держит за краешек ломтик дыни. Рядом часть фотографии была неровно оторвана, а потом опять приклеена, так что там вместе с детьми стоит Дебора. От отца на снимке осталась только рука, которая сжимает плечо матери.

Дебора смеется. Это превосходный пример, характеризующий Хелен: с виду суровая, но по сути заботливая.

— Я оставлю это себе. — Дебора кладет куклу на кровать и вынимает фотографию из прозрачного кармашка.

Так же как и в первом альбоме, во втором снимки расположены в хронологическом порядке, начиная с черно-белых карточек, сделанных еще до рождения Деборы. Известные ей фотографии бабушки Флоры, дедушки Лейба, дяди Мартина, семейной лавки на улице Фляйшмаркт в Вене. Снимки, запечатлевшие пикники на Дунае и прогулки по Венскому лесу, где Лейб мог перечислить латинские названия каждого растения. Были ли это настоящие названия, или он просто сочинял их, чтобы поразить детей, Хелен не знала и никогда не интересовалась.

— По этим снимкам и не скажешь, — говорит Дебора дочери, — но у твоей прабабушки Флоры были восхитительные рыжие волосы.

— Хелен так никогда и не узнала, что стало с ее семьей? — спрашивает Бек, глядя на карточку, изображающую Флору, Лейба, Мартина и Хелен в скромно обставленной комнате, видимо гостиной их дома.

Дебора качает головой.

— Ее брата и отца отправили в Дахау, так что они, скорее всего, погибли там. Что случилось с матерью, она, кажется, так и не выяснила. Когда в девяностых годах открылся Музей холокоста, помню, она пыталась навести справки, но не нашла никаких сведений. — Дебора смотрит на фотографию в руке дочери. — Жаль, что я их не знала. Так же как и своего отца. Иногда я думаю, если бы он вернулся из Кореи, моя жизнь сложилась бы иначе.

Деборе было всего три месяца, когда Джозефа Кляйна призвали в армию, и два года, когда он погиб. Хелен редко говорила о нем, никогда не водила дочь на его могилу и всегда меняла тему, когда Дебора просила рассказать о нем так же, как она рассказывала о жизни своей семьи в Вене. Хелен объясняла, что до свадьбы они были знакомы всего несколько месяцев, что он для нее почти такой же незнакомец, как и для Деборы. «Твой отец геройски погиб. Больше мне добавить нечего, — объясняла она. — Я тоже хотела бы знать его лучше». И у Хелен, которая почти никогда не показывала своих эмоций, краснели глаза, отчего маленькая Дебора испытывала смешанное чувство сожаления и тоски. Понятно, что матери больно было обсуждать потерю мужа, но Дебора все же грустила, что ей ничего не известно об отце. В конечном счете смерть Джозефа Кляйна была еще одним поводом, отдалившим Хелен и Дебору друг от друга, хотя могла бы их сблизить.

Дебора шмыгает носом, и Бек испытывает подобие вины — она не догадывалась, как одинока была ее мать в детстве. Однако этот душевный порыв быстро проходит: мать тоже не знает об одиночестве Бек в юности.

Дебора чувствует, что в настроении Бек что-то меняется, — вечер под угрозой. Хотя и в других обстоятельствах, но она последовала примеру Хелен в отношениях с собственными детьми — отдалилась от них, чтобы избежать вопросов о потерях.

— Знаешь, я о многом жалею, — начинает она, — о том, как я жила после ухода твоего отца. Я… я должна была… я не должна была бросать вас.

Бек не может смотреть на мать. До чего же она предсказуема. Хотя извинения могли быть и более убедительными.

Бек продолжает листать альбом и доходит до нескольких фотографий, на которых Хелен держит на руках младенца. Даже в таком нежном возрасте у Деборы уже выделялись высокий лоб и тяжеловатая челюсть.

Но Дебора изучает не снимки, а лицо дочери. Возможно ли добиться ее прощения? Сказать что-то в объяснение своих ошибок? Пусть не оправдать их, но показать, что это ошибки человека, а не чудовища?

— А это кто?