Несовременные записки. Том 3

За стеной засвистела дрель. Чтобы не слышать, Гдыня ушёл в ванную, открыл воду, чтобы не слышать, как кто-то дырявит дрелью стену.

Пять дней он не мылся, не ходил на работу, не снимал телефонную трубку. На шестой день он побрился, съел всё содержимое холодильника, выколол себе глаз и пошёл на работу в вычислительный центр.

— Здравствуй, Гдыня! — сказала программистка Зоя. Ласковые складки колготок на её робких коленках вопрошающе смотрели на Гдыню.

— У меня бытовая травма, — сказал Гдыня. — Я проткнул глаз.

— Чем? — спросила девушка.

— Вилкой, — ответил Гдыня.

— Вот вам задание, — сказала Зоя. — Без вас мы как без рук.

Но Гдыня сказал:

— Сегодня я занят.

Он сел в кресло возле терминала и нажал кнопку «Вкл». Мигнула лампочка, машина прожорливо загудела.

ДЕДУШКА ВЫПИСЫВАЕТ 52 ЖУРНАЛА И 8 ГАЗЕТ

БАБУШКА ДОБРАЯ И ПЛАКСИВАЯ

ПАПА МОЕТ НОСКИ САМ

МАМА ЛЮБИТ КОСТЯНИЧНОЕ ВАРЕНЬЕ

ДЯДЯ НЕ ЛЮБИТ ЦЕЛОВАТЬСЯ В ГУБЫ

ТЁТЯ БЕГАЕТ НА ЛЫЖАХ и т. д.

Минут 15 машина гремела, потом появился на дисплее запрос о дополнительной информации: группа крови, год рождения, интимные подробности. Гдыня всё без утайки рассказал. Компьютер снова защёлкал, загудел, затарахтел. Кибернетик скомкал перфокарту, бросил её в проволочную корзину, закурил. К концу рабочего дня на табло появился ответ: 10101100111.

Гдыня облегчённо вздохнул.

Вдруг в комнату вошёл высокий парень (толстая шея, засаленный воротник, детская улыбка, плешь, в руках полиэтиленовый мешок с пивом). Это был Артобан, школьный товарищ Гдыни.

— Как насчёт пивца? Потянет?

— Ну, поехали, — сказал Гдыня. Гдыня чувствовал себя растрёпанным томом Майн-Рида из школьной библиотеки.

Артобан поймал взглядом Зоины ягодицы.

— Пошли с нами.

— Нет, — улыбнулась Зоя. — У меня муж.

— Объелся груш! — на прощанье улыбнулся Артобан.

* * *

Артобан жил на пятом этаже. Зина, его сожительница, чистила картошку.

— Дай нам кружки и селёдку! — сказал он ей.

Артобан любил кошек, детей и тёплых женщин. Он любил ходить по квартире голым и любил повторять:

— Жизнь даётся нам один раз. Но пить надо бросать. Всё зло от неё, злодейки. Но в воздухе много стронция, а против него помогает только водка. Рак и водка — две вещи несовместные. Как твоя Анжелика? Что ты говоришь? Или ты не гусар! Изнасилуй её в конце концов. С бабами надо построже. Они любят над собой власть. Почти у каждой женщины есть хвост! Наверное, даже почти у всех. У всех у них одно на уме. И у всех — паранойя. Я тебя, брат, жалею, сочувствую, но я тебя научу. Не подпускай близко бабу! Имей восемь любовниц. Но ты сам виноват, потому что надо уметь наслаждаться жизнью. Постель — это тоже искусство, как и живопись, как балет. Давай, брательник, потанцуем.

Артобан испачканными селёдкой руками открыл крышку пианино. Затем, рыгая по дороге, сходил на кухню и вернулся оттуда, таща Зину, сожительницу свою, за волосы. Она шла за ним, покорно улыбаясь. Артобан 3-4 раза ударил её лицом о клавиши, так что раздались звуки «ля! ля!» — и прогнал её обратно в кухню.

— Понимаешь, Гдыня, она стирает мои рубашки, она вкусно готовит, она меня слушается, и мне хорошо. Она хорошая баба.

Артобан облизал пальцы и пошёл в уборную, где он долго и смачно мочился.

— Самый лучший способ самоубийства, — рассуждал из уборной Артобан, — это напиться элениума или повеситься, сидя на кровати. А ведь как жаль, Гдыня, что у нас нет публичных домов, или хотя бы ночных баров со стриптизом! Если хочешь, бери, Гдыня, мою Зинку. Да чё ты! Мужчине это надо! Для тонизации.

Гдыня тем временем вышел на балкон, встал на перила, дотянулся до вентиляционного отверстия, через которое пролазят голуби на чердак, другой рукой зацепился за край железного покрытия и влез на крышу.

Совсем уже он был у цели, как раздалась пулемётная очередь. Пули рикошетили от гаражей, распугивая воробьев. Гдыня упал и залёг.

— Подонок! Слюнтяй! — кричал Артобан, он выставил из окна пулемёт. — Наелся, напился на халяву — и бежать. Ну, шнурок! От меня ты живым не уйдёшь.

Он дал ещё одну очередь.

* * *

Когда Гдыня добрался до дому, мама уже спала. Он включил свет на кухне. На блюдце лежал огурец, пахло варёной рыбой, из комнаты тикали часы. Уличные звуки сливались в один общий гул — шумело море. Гдыня попил из чайника воду, посидел маленько и пошёл спать.

Проснувшись утром, Гдыня прочитал записку:

«Сходи к дяде Филиппу за яблоками. Мама».

* * *

Дядя Филипп до пенсии работал учителем географии, а на пенсии стал даосом.

— Здравствуй, дядя Филипп! — сказал Гдыня.

— Здравствуй, Гдыня. Проходи.

Он сел на табуретку. Внутри у дяди Филиппа были кишки, селезёнка, лёгкие, всякая всячина. Вот они булькали невпопад. Дядя рассердился и угрюмо посмотрел на телевизор. Телевизор был не включен, он был цветной, но показывал только сиреневым цветом. И дядя Филипп любил его за это ещё больше, как любят горбатое, непутёвое дитя.

— Яблоки в этом году маленькие, но сладкие, — сказал дядя Филипп.

— Дядя Филипп, а вот ведьмы, ясновидцы, телепортация — есть ли всё это на самом деле? — спросил Гдыня.