Неспящая [=Кикимора]

— Покрывало. Было. А ты его — в клочки. Я очень боялся, что и выход из кокона будет жёстким. Честно говоря, удивлён, что к концу ты успокоилась. Готов был тебя запеленать.

Я молча закрыла глаза.

— Ты не волнуйся, Ладка. Я знаю, что сделать, чтобы всё подходило под третью группу. И тебе её дадут, я обещаю…

— Эрик, ты не забывай, мы родственники. Тебе нельзя заполнять на меня заключение, его не примут.

— Мой знакомый главврач из военного госпиталя напишет всё, что нужно. Я договорился. Он авторитет, его заключения наша комиссия уже без проблем принимала, — Эрик уверенно улыбнулся мне и потрепал по плечу. — Вставай, Ладка. Кое-что надо сделать через силу, потом станет легче.

— Эрик! — я резко села на кровати. — Эрик, если ты пойдёшь на подлог, это обязательно кончится бедой. Поэтому не смей!

— Чего не сметь? — удивился он.

— Ты напишешь в документах, как есть! Вторая — значит, вторая.

Эрик тяжело вздохнул-выдохнул и отчаянно рубанул воздух:

— Ладка, только вздор не городи! Я не могу допустить, чтобы Марецкий начал для тебя стандартную процедуру по инструкции!..

— Эрик, успокойся, пожалуйста. Я же сказала тебе: как будет, так и будет. Не зацикливайся на этом. Я справлюсь.

— Ты что, не понимаешь, как именно всё может повернуться дальше, если пустить всё на самотёк?! Знаешь, какой у меня сейчас ночной кошмар будет? Что ты из очередного кокона выходишь прямиком в первую группу!

— Эрик, да с чего бы мне?! Я отлично себя чувствую. Слёзы и тряпка порванная — это из-за стресса. Психанула я накануне. Я соберусь, обязательно соберусь, и уж чего-чего, а первой группы не будет, я тебе обещаю.

— Хорошо бы, если так, — невесело улыбнулся Эрик. — Только обещать не надо. Ты же знаешь, это непредсказуемо.

— Ну, ладно, я ничего не обещаю. И хорошо, я сейчас встану и позавтракаю с вами.

— Вот и умница.

— Да, я такая, — согласилась я. — Ты иди, я скоро.

— И позвони Корышеву.

— Кому?! Делать мне больше нечего!

Эрик укоризненно покачал головой:

— Это ты зря. Во-первых, человек тебя привёз, когда ты прямо на улице брякнулась. Во-вторых, он каждый день звонит и интересуется, как ты. В-третьих, что плохого он тебе сделал, что не заслужил обычной вежливой благодарности?

— Угу. Так прямо рассказала я тебе всё, что да почему. Язык у него длинный, и глаз недобрый. Достаточно? И выйди уже, наконец, дай мне одеться спокойно!

Эрик молча пожал плечами и ушёл на кухню.

Со всем этим надо было что-то делать.

Я не хотела, чтобы из-за меня случилась беда. Мы один раз уже это прошли с Вероникой, со мной такого не будет, я не могла позволить, чтобы Эрик снова себя подставлял. Ну, сляпает он мне третью группу, когда она на самом деле полноценная вторая или того хуже… И дальше-то что? Клетку мне здесь в квартире построит? Уйдёт с работы и сидеть около меня будет с наручниками?! Можно подумать, я у него одна, и не о ком ему больше думать в этой жизни.

Я переоделась и вышла на кухню.

Эрика мне не в чем было упрекнуть: несмотря на свою холостяцкую жизнь за квартирой он всегда следил хорошо и содержал в порядке. Конечно, он не драил её с утра до ночи, просто не пачкал. Некогда ему было пачкать, дома бывал недолго, разбрасывать ему было нечего, да и кулинаром он не был, так что посуды грязной не водилось.

Вроде бы, куда уж лучше. Оказалось, есть куда.

За пару недель квартира стала какой-то нездешней.

За пределами моей комнаты, в которой Веронике было запрещено проявлять инициативу, она развернулась во всю силу своего природного таланта. Всё стояло почти там же, где и прежде, но немного иначе. По-другому падал свет на знакомые с детства углы. Как-то не так лежали старые покрывала на креслах, и в другом порядке были расставлены незамысловатые сувениры на полках.

Я не протестовала, потому что возразить было нечего: стало лучше. Вероника умела из ничего сделать уютное пространство.

Было это всё, с одной стороны, хорошо. А с другой — я отчётливо почувствовала, что квартира эта больше не моя. Комната — моя, а остальное уже нет.

Готовила у нас тоже Вероника. Там, где мне нужно было подумать, настроиться, напрячься и приложить усилия, у Вероники всё получалось незаметно, быстро и так изящно, что прямо завидно.

На завтрак Вероника баловала нас не какими-то там бутербродами — хотя что может быть утром вкуснее и удобнее нормального бутерброда — а чем-нибудь горячим и сытным.

Сейчас на моей тарелке, как и на остальных, лежал солидный такой жёлтый кирпич в красную крапинку.

— Что это?

— Омлет с помидорами, — поведал Эрик с набитым ртом. — Попробуй, не пожалеешь.

Я послушно отломила вилкой кусочек.

— Ого… Вера, ты талантище. Это же нечто замечательное, особенно, если вспомнить те подошвы, которые у меня называются омлетом.

— Просто я знаю пару бабушкиных секретов, — улыбнулась она.

— Эрик, тебе повезло, — констатировала я.

— Сто процентов, — кивнул он, продолжая поглощать свой завтрак.

Я ела молча, и две нехитрые мысли поочерёдно сменяли одна другую. Первая: ну как же это невозможно вкусно. Вторая: какая разница, что есть, и есть ли вообще, совершенно всё равно.