Несравненная

Министр поднялся из своего кресла, обогнул большой стол и остановился перед строптивым чиновником, внимательно его разглядывая. Неожиданно спросил:

– Жениться на своей певице не передумали?

– Никак нет, ваше высокопревосходительство! Не передумал.

Молча, неторопливо министр снова обогнул стол, уселся в кресло и сказал последнее, что должен был сказать:

– В Москве сейчас, насколько мне известно, находится полковник Гридасов, заканчивает формирование команды, призванных по мобилизации. Отправка в ближайшие дни. С этой командой и вы отправляйтесь. Впрочем, в канцелярии вам все скажут. Вы свободны.

Аудиенция была закончена. Петров-Мясоедов четко, по-солдатски повернулся и вышел из просторного кабинета министра путей сообщения с легким сердцем, ведь он и не ожидал, что дело его разрешится таким наилучшим образом. Еще одного чиновника для министерства, рассуждал Петров-Мясоедов, найдут без труда, а вот такой специалист, как он, на Китайско-восточной железной дороге, да еще в условиях боевых действий, будет на вес золота. Никакого самомнения и гордыни в его рассуждениях не имелось, он просто знал себе цену, ведь до службы в министерстве почти десять отдал строительству, а затем и эксплуатации железных дорог в Сибири. Не бумажки сочинял, а мерз на морозе, изнывал от жары, съедаемый гнусом, видел крушения, снежные заносы и знал беспокойную службу, как он любил иногда говорить, от шпалы до рельса, и от винтика до паровоза.

Полковника Гридасова, с которым дружны были еще с юнкерских времен, он отыскал без всякого труда, пригласил на свадьбу, которую пришлось играть, как по тревоге, и вот уже сегодня вечером сформированная команда должна была отправиться в долгий путь – на войну.

Но пока еще был полдень.

И ровно в полдень Арина с Благининым и Суховым подъехали к казармам. Иван Михайлович отправился сюда еще утром.

Все происходило быстро, спешно, и Арина, даже не успев оглядеться, невольно растерялась, когда увидела перед собой необычных зрителей. Стояли перед ней плотными шеренгами солдаты – от стены до стены. Массивные, полукруглые своды казармы нависали над ними, и она испугалась, что в малом пространстве голос не сможет зазвучать в полную силу, что затеряется он и потухнет в обильном многолюдье под низкими сводами. Но иного помещения, как сказал, извиняясь, Гридасов, в наличии не имелось, и ей ничего не оставалось делать, как согласиться.

Сбоку, почти у самого помоста, отдельной группой стояли офицеры, и среди них, выделяясь высоким ростом, Иван Михайлович. В военной форме, которая сидела на нем ловко и опрятно, он выглядел непривычно, даже казался чуть незнакомым. Но Арина не смотрела на его форму, важнее было увидеть лицо и глаза, а они оставались прежними.

«Ванечка, милый, для тебя буду петь…»

Сухов и Благинин тронули гитарные струны, она запела и сразу ощутила, что голос ее даже в малом пространстве летит широко, вольно, не встречая преграды. Он парил над непокрытыми головами солдат и офицеров, уходил за толстые кирпичные стены казармы и летел к русским деревням, затерянным в снежных равнинах, к маленьким уездным городкам, где совсем недавно отзвонили к заутрене, летел над всей огромной и холодной землей, которая уже накрыта была черной тенью предстоящих потерь и слез.

Арина пела, словно молилась.

И песни-молитвы ее были горячими и чистыми. Звучала в них лишь одна-единственная коленопреклоненная просьба – останьтесь живыми, потому что без вас, родных и любимых, мир поблекнет, лишится радости и наполнится неизбывной печалью…

Бессонная ночь, а они с Иваном Михайловичем даже глаз не сомкнули, обострила все чувства, казалось, что окружающее видится сейчас совсем по-иному – более ярко и резко.

«Ванечка, миленький…»

Как он трогательно и неумело оправдывался, пытаясь объяснить ей, что решение свое – пойти на войну, он потому скрывал до последней минуты, что не хотел ее огорчать раньше времени, а искренне желал, чтобы как можно дольше она была счастливой в эти последние дни перед разлукой… И когда говорил все это, сбиваясь и путаясь, был совсем непохожим на самого себя, словно не Иван Михайлович Петров-Мясоедов, всегда уверенный и спокойный, стоял перед ней, а нашаливший мальчишка, доказывающий, что шалость свою он совершил не по злому умыслу, а из самых добрых побуждений… Арина не выдержала, подбежала к нему и ласково, осторожно прижала ладошку к его губам:

– Не надо, Ванечка, не говори, я ведь сразу обо всем догадалась. Обманывать ты не умеешь и в следующий раз лучше не берись…

Иван Михайлович замолчал послушно, подхватил ее на руки и на руках унес в спальню.

А рано утром, когда посветлели окна, он протянул Арине тонкий конверт, видно, заранее припасенный, и прежде, чем отдать, сообщил:

– Это письмо для моей матушки. Я тебя очень прошу – выбери время, съезди к ней. Она немножко сурова характером, но думаю, что вы подружитесь. Я ничего ей подробно не писал, только послал телеграмму. А письмо ты сама передашь. Думаю, что так будет лучше. Выполнишь?