– Хватит орать-то, глотка заболит. Поехали, – возница крепко ухватил его за локоть и довел до коляски.
Всю дорогу, до самого Иргита, сидел Алпатов словно пришибленный; забившись в угол коляски, прихлебывал прямо из горлышка теплую, противную водку и едва сдерживался, чтобы не заплакать – очень уж жалко ему было самого себя.
6
Конский табун и овечью отару уводили умело: там, где имелась возможность, гнали по бездорожью, чтобы оставалось меньше следов. Сбивая с толку, иногда поворачивали назад, бросались то в одну, то в другую сторону, словно заячьи петли накидывали.
А трава шла в буйныи рост и в некоторых местах густой зеленый ковер успевал затягивать выбоины от конских и овечьих копыт.
– Как черт их водит! – ругался Николай Дуга, соскакивая то и дело с седла на землю, чтобы лучше разглядеть следы и не обмануться.
– Нечистая сила здесь абсолютно не присутствует, сотник, – серьезно, даже не улыбнувшись, возразил ему ротмистр Остальцов, – просто у Байсары в его шайке имеются отличные табунщики, настоящие степняки.
– А чего он так взъелся-то на своих же? – удивлялся Николай. – Режет, как баранов, без всякой жалости. Там, у колодцев, сами видели…
Картина, которая предстала возле колодцев, где киргизы, выбравшись из степи, всегда останавливались на отдых, чтобы после, уже напрямую, следовать до Иргита, была жуткой: глиняные сарайки до основания развалены, деревянные срубы колодцев разобраны, сами колодцы забиты всяческим мусором, какой подвернулся под руки, а главное – валялись неприбранные трупы убитых, над которыми гудели мухи. Все убитые были порублены, и страшные кровяные разрезы ссыхались под солнцем корявыми коростами, источая приторный, сладковатый запах мертвечины.
Николай даже плечами передернул, вспомнив эту картину. И снова спросил:
– По какой причине он так обозлился?
– Месть – вот главная причина. Пока Байсары всем своим обидчикам не отомстит, он не успокоится. Если его сейчас не остановить, он еще много кровищи пустит. Я думаю, что…
Но тут ротмистр Остальцов замолчал и не договорил, что он думает – навстречу им, выскочив из-за невысокого холма, неслись на своих конях, в полный галоп, трое казаков, посланных недавно в дозор. Николай постоянно высылал такие дозоры, чтобы убедиться – путь впереди свободен. Казаки подскакали и доложили: похоже, что верст за пять-шесть отсюда у шайки становище.
На буграх – конные часовые. Ближе казаки приблизиться побоялись, чтобы себя не обнаружить.
– Вот, господин ротмистр, мы и доехали. Давайте вашу карту, подумать надо, – Николай остановил Соколка и спешился. Кивнул казакам, и те тоже оставили седла.
Склонились над картой, которую ротмистр Остальцов расстелил прямо на траве.
Становище Байсары, как нетрудно было догадаться, располагалось в небольшой низине, окруженной холмами, с которых хорошо просматривалась прилегающая местность.
– Перед буграми – поле голое, – докладывали казаки, – тишком подобраться никак не получится, конные с бугра сразу увидят.
Николай морщил лоб, глядя на карту, уточнял у казаков, где лесок, где болотце, и, наконец, выпрямился, стащил с головы фуражку и почесал затылок растопыренной пятерней, словно желал выковырнуть из густых черных волос верное решение.
– Предлагаю лихой атакой, сотник, со всех сторон сразу, только учтите – Байсары мне живым нужен, – ротмистр Остальцов, продолжая сидеть на корточках и придерживать рукой карту, чтобы ее не загибало ветерком, снизу вверх смотрел на Николая и во взгляде его, остром и жестком, ясно читался приказ, который обсуждению не подлежит.
«Вон как – лихой атакой! А что там за буграми – никто не видел. Полководец нашелся. Нет уж, хрен уж, господин ротмистр, я ребят наобум, дуриком, посылать не буду, и Голутвина не подведу, все должны целыми вернуться», – думал Николай быстро, четко и не допускал никаких сомнений. А вслух сказал, снова присев на корточки перед Остальцовым, совсем иное:
– Можно и лихой атакой, только я сначала сам должен глянуть, на месте.
И, не дожидаясь ответа от Остальцова, выпрямился стремительно, взлетел в седло, кивнул казакам и пустил Соколка рысью.
Скоро они были перед становищем. Спешились в густом ветельнике, по-пластунски выбрались на край поля, и Николай приник острыми глазами к окулярам бинокля. Казаки доложили точно, ни в чем не ошиблись. Вокруг становища, как чирьи, торчали бугры, на буграх маячили конные часовые, а поле перед буграми лежало ровное и голое, будто яичко.
Попробуй подступись.