Несравненная

Гужеев, однако, не торопился заводить речь о деньгах, а пространно и многословно рассказывал, что уже сегодня отправлены плотники к горе Пушистой, чтобы сделать там подмостки, а также столы и навесы на тот случай, если погода вдруг испортится и пойдет дождь. Заверял, что плотники — самые лучшие в Иргите, что плата им обещана хорошая, и что сделают они все в наилучшем виде, и что Арина Васильевна будет очень довольна...

И замолчал внезапно, прервав свое многословие, когда в кабинет вошел по-хозяйски Семен Александрович Естифеев. Сурово глянул острыми глазками и, не поздоровавшись, даже головой не кивнув, заговорил, как всегда, коротко и резко, словно дрова колол: с одного замаха и чурка — напополам!

— Ты, любезный балаганщик, никак с глузду съехал — такую цену заломил? Задница от сладкого не слипнется? Сбрасывай половину! Мы деньгами сорить не приучены.

«Вот вы как, любезные! — воскликнул про себя Черногории, — и рыбку желательно скушать и косточкой не подавиться! Ну, уж нет, не на того напоролись!» А вслух, с милой улыбкой, удивленно произнес:

— Я, конечно, извиняюсь, господа, да только в прошлый раз сказано мне было, что хватит нам на хлеб с маслом... Вы, что, имели в виду булку хлеба и пол фунта масла?! Тогда ставлю в известность, что такое количество ценных продуктов я вам сам куплю и с мальчишкой пришлю. Куда прислать?

Черногории одним глотком допил чай, аккуратно и бережно поставил чашку на блюдечко, поднялся из-за стола.

— Ну, погодите, погодите, Яков Сергеевич, — заторопился Гужеев, — что уж вы так, с места в карьер. Мы, по нашему купеческому обычаю, поторговаться сначала должны — один уступит, другой уступит, глядишь, и договорились полюбовно...

— А вот если не договорились... — Естифеев шагнул ближе, уперся сжатыми кулаками в столешницу, — у нас народишко на ярмарке всякий обретается, пестрый... Иной за копейку отца родного зарежет, а уж чужого... И спрячется ведь, убивец, в таком-то муравейнике, никакая полиция его разыскать не может...

Это была уже угроза — явная и неприкрытая. Исходи она от другого человека, не Естифеева, можно было бы в ней и усомниться, но в данном случае сомневаться не следовало. Черногории сразу это почувствовал и испугался. В первую очередь, за Арину. При ее-то взбалмошном характере и детском, до глупости, отсутствии чувства опасности... Да, крепко увязли, по самые уши!

Но вида он не показывал и продолжал мило улыбаться:

— Что я вам могу на это ответить, уважаемый Семен Александрович? Как говорится, в цене не сошлись, взяли, да и разошлись. А что касается уголовного элемента, о котором вы упомянуть изволили, так это очень верно заметили. Пожалуй, я прямо отсюда в полицию наведаюсь, да попрошу, чтобы известной певице охрану выделили. А вообще, господа, должен вам сказать следующее: провинция, она и есть провинция, никакого блеска не наблюдается. Вот послушайте, как благородные люди в подобных случаях выражаться изволят...

Не торопясь, нарочито замедленными движениями, он распахнул сюртук, из внутреннего кармана достал узкий, яркий конверт, вытащил из него хрустящий лист бумаги и прочитал, придав своему голосу необыкновенную почтительность:

— Многоуважаемая Арина Васильевна! Имею честь пригласить Вас на званый ужин, который состоится в моем доме 15 апреля сего года. Все расходы я беру на себя и буду счастлив, как всегда, видеть и слышать Вас. Преданный и давний поклонник Вашего таланта генерал-майор, граф Желехов.

Черногории многозначительно вздохнул и прежними замедленными движениями сложил лист по сгибам, затем вложил его в конверт, а конверт опустил в карман и запахнул полу сюртука. Проделав все это, он поклонился и вышел из гужеевского кабинета, не оглядываясь.

Письмо, собираясь в Ярмарочный кабинет, он захватил с собой специально, на всякий случай, и вот — пригодилось. Будто жирная точка в разговоре поставлена. Пусть теперь Гужеев с Естифеевым между собой дебатируют...

Расчет Черногорина оказался верным. Едва он дошел до гостиницы, как следом за ним пожаловал посыльный от Гужеева и доставил деньги — всю сумму. Вежливо, но настойчиво попросил написать расписку и, забрав ее, удалился из номера почему-то на цыпочках, словно боялся кого-то разбудить. Черногории закрыл за ним дверь, подошел к столу, на котором лежали деньги, и вот тут ему стало не по себе, а если сказать совсем честно — стало страшно. Расписка отдана, деньги получены, и теперь предстоит их отрабатывать. А если этот чин и впрямь потащит Арину в постель?! И вся ее затея с какими-то бумагами и неизвестными инженерами — псу под хвост?! А он, Черногории, будет лишь беспомощно хлопать глазами и чувствовать себя последним подлецом. Впрочем, таковым он себя чувствовал уже сейчас, глядя на деньги, лежавшие на столе. Ругался последними словами, вспоминал угрозу Естифеева, понимал, что она вполне реальна, и снова ругался — теперь уже на Арину, которая втянула его в кислую историю...