Несравненная

Она резко развернулась, так, что крутнулся длинный подол черной юбки, измазанной в земле, и вернулась на старое свое место — к деревянной колоде. Села и снова сгорбилась, уставив взгляд в землю. Гужеев постоял словно в раздумье и тоже развернулся, пошел к коляске, беспрестанно передергивая плечами. На ходу торопливо думал: «Какие к черту сети?! Против кого?! Против певички?!» И даже шаг замедлил от пронзившей его догадки: больше ведь никаких черных умыслов у него не имелось! Только история с Ариной Бурановой, которая сегодняшним вечером и должна была завершиться.

В коляске, на быстром ходу по тряской дороге, Гужеев пришел в себя, будто наваждение стряхнул, и решил: «Днями же эту бабу в скорбный дом отправлю! Днями же!»

Приняв это решение, он окончательно успокоился и стал торопить кучера, потому что требовалось еще заехать домой, чтобы переодеться и к вечеру явиться в Ярмарочный комитет при полном параде. Именно к этому времени, согласно договоренности, туда же должен был прибыть высокий гость из Санкт-Петербурга, на которого возлагалось так много надежд.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

— Ну что, дружок, давай теперь поцелуемся, да попросим Господа, чтобы не отвернулся нынче вечером от нас, грешных, — Арина крепко обняла и расцеловала молчаливо стоявшего перед ней Филиппа Травкина. Затем проводила его до дверей, и, когда он выходил из номера, она успела его незаметно перекрестить.

Дверь изнутри заперла на ключ, прошла к столу и долго смотрела на круглую картонную коробку, украшенную белыми и розовыми цветочками по синему фону, и перевязанную пышной, алой лентой с кокетливым бантиком. Положила узкую ладонь на этот бантик, хотела раздернуть его, но сдержалась. Зачем? В коробке, знала она, лежат бумаги, собранные инженерами Свидерским и Багаевым, а еще покаянные показания, собственноручно написанные лавочником Алпатовым. Достать, чтобы прочитать их? Но едва ли сможет она понять, что в них грозного содержится для Естифеева. Да и не имелось особого желания вникать в эти бумаги. Иное сейчас больше всего владело Ариной — скорей бы наступил вечер.

Она медленно отошла от стола, замерла. Стояла не шевелясь, смотрела в распахнутое окно, за которым буйствовало в полную силу весеннее солнце.

И вдруг возник сам собою в глубине памяти веселый приплясывающий напев:

Ты взойди, взойди, солнце красное...

И пошла она в легкой, невесомой проходочке, наискосок пересекая просторный номер, пристукивала по ковру босыми ногами, и напевала негромко, чуть слышно, а чувство возникало такое, будто пела в полную силу, будто голос ее вылетал в распахнутое окно и звенел, доставая до самых окраин Иргита:

Ты возрадуй меня, молодую девицу...

В это время в дверь постучали, но Арина не отозвалась и не прервала своей веселой проходки, остановилась лишь тогда, когда услышала сиплый и встревоженный голос Ласточки. Та вломилась в номер словно на поле боя, готовая поразить всех супротивников, но Арина бросилась ей на шею, принялась целовать, и Ласточка успокоилась. Только спросила, оглядываясь:

— Выходит, ошиблась я? Показалось, что разговаривают, а дверь закрытая...

— Ошиблась ты, ошиблась, Ласточка! Ни с кем я не разговариваю, я песни пою! А теперь — одеваться. Когда пойдем, возьмешь с собой вот эту коробку и береги ее, пуще глаза.

— А чего в ней лежит? Шляпка?

— Богатство мое в ней лежит, Ласточка! Большо-о-е богатство!

— Все нам хиханьки да хаханьки, нет, чтобы просто сказать — шляпка новая. Ладно, не помну, — Ласточка желала еще поворчать, но не смогла найти повода и поэтому молча взялась открывать большой и вместительный платяной шкаф, где висели наряды Арины.

Готовился к предстоящему вечеру и Яков Сергеевич Черногории. Принял от коридорного вычищенный и выглаженный костюм, надраенные до зеркального блеска башмаки, оделся, обулся, брызнул одеколон на зеленый носовой платок, сложенный треугольником, и долго любовался на себя в высокое, в рост, зеркало, встроенное в шкафу. Осмотром остался вполне доволен, и даже не преминул с горделивостью воскликнуть:

— Мда-с! Мир еще не лишился красивых мужчин, так приятно посмотреть на одного их них!

И впрямь красив был антрепренер известной певицы Арины Бурановой — свеженький и хрустящий, как только что народившийся пупырчатый огурчик; никому и в голову не придет, что еще вчера этого красавца вытаскивали за уши из глубокого похмелья.

Он еще раз тщательно причесался, полюбовался на себя в зеркало, быстро прошел в угол номера, где стоял низенький деревянный шкафчик, и открыл верхний ящичек. Там, прикрытый последними номерами «Ярмарочного листка», лежал маленький плоский браунинг. Черногории взял его, подержал на ладони, словно взвешивал, и положил в задний карман брюк, который прикрывали длинные полы пиджака.

Теперь он полностью был готов к выходу. И к тому, что, если понадобится, защитить свою несравненную.