Нестор-летописец

Несда открыл глаза. Сразу захотелось улыбнуться пропыленному солнечному лучу, повисшему среди клети, но губы будто затвердели. Он повел глазами. У стенки на ларе сидела Малуша, сосредоточенно сдвинула брови – считала стежки на вышивке. На безымянном пальце поблескивало тонкое серебряное колечко. Да и голова укутана в повойник, как у мужней жены. Несда все же улыбнулся. Вот так Малуша! Давно девка невеста, женкой не терпится стать – вот косы на затылок подобрала и замужней себя воображает. Почему она сидит здесь? И в какой это клети он разлеживается? На челядню вовсе не похоже.

Он постарался придать голосу строгости:

– Малуша! Что ты тут делаешь?

Несмотря на все усилия, вопрос получился едва живым бормотанием.

Девка испуганно ойкнула, выронила рубаху с вышивкой. Стрельнув глазами, скакнула к порогу.

– Малуша! Ты куда?

Несда совсем не хотел, чтобы она убежала так скоро. Из-за ободверины робко глянули глаза, потом и вся девка снова показалась. Поправила повойник, подняла вышивку. Смущаясь, встала посреди клети, сложила руки на поневе.

– Зачем ты надела поневу и повойник?

– А вот и не дождалась я тебя! – Малуша вдруг резво высунула язык и тут же спрятала. – Замуж вышла, пока ты помирал.

– Я помирал? – тихо удивился Несда.

Он попытался сесть на ложе, но тело было таким грузным, неповоротливым, что ничего не вышло.

Малуша пригорюнилась совсем по-бабьи – приложила ладонь к щеке и жалостливо раскачивала головой.

– Исхудал-то! Все лето без памяти пролежал. Как привезли неживого из Вышгорода, так и сложили тут. Огневицу-трясавицу лечцы прогнали, а опамятовать тебя не могли никак! Думали, так и отойдешь, глаза не открымши. Боярин извелся, ожелтел аж весь. Чудной! По холопу-то так убиваться. Вон их сколько, холопов, да на торгу еще больше…

– Погоди, Малуша, не тараторь. Все лето, говоришь. А нынче что, осень?

– Ага, – кивнула девка, – жито собрали, последний сноп Перуну отдали, солнце с летом проводили в дальний путь. Свадьбы играют теперь.

– А ты когда успела?

– Я девка шустрая, – весело похвалилась она, но тут же спохватилась: – И не девка теперь вовсе, а мужняя жёнка, и лясы с тобой точить не пристало мне. – Малуша повернулась боком, важно повела плечом. – Ты уж не малой, как прежде, а жених скоро.

Она вдруг прыснула, и вся важность облетела с нее, как листва с осины.

– Тощой только очень уж и бледный, как смертушка. Голова как репка гладкая. Девки не заглядятся… Ай, мне ж тебя зельем поить велено! – всплеснула она руками.

Подойдя, подняла подушку, ухватила Несду под мышки и подтянула.

– И легкий ты какой, страсть! Ровно котенок.

Она взяла с поставца малый жбан, помешала в нем и поднесла ложку ко рту Несды.

– Теперь сам пей, а то и намучились мы с тобой! Цельными днями губы тебе мочили, по капле вливали. Да обмывали каждый день, как боярин велел. Ворочали с боку на бок.

Несда проглотил горькое полынное питье и заперхался. В лицо ударила кровь.

– Ну, нагнал румянцу! – засмеялась девка. – Видно, что ожил. Вот еще больше тебе краски на здоровье добавлю! – Она на мгновенье умолкла, глядя искоса и лукаво. –  Уд у тебя какой живчик! Так и просился…

– Не надо, Малуша, – тихо попросил Несда, отворотившись.

– И голосок-то какой жалобный стал! – веселилась холопка. – Ладно, ладно, не буду. – Она поджала губы и сделалась похожей на сварливую кормилицу. –  Я ведь теперь мужняя, а не какая-нибудь там…

Выпив три ложки горечи, Несда отверг остальное.

– Малуша, мирно ли на Руси?

– Вот так спрос! – девка аж подпрыгнула сидючи. – Да тебе не все ль равно? От смерти едва убёг… Куманы до Чернигова не доберутся, а иного ворога и не чает никто. Аль тебе без памяти привиделось что? – проявила она любопытство.

Несда оставил ее без ответа.

– В хоромах ли боярин?

– С утречка был в хоромах. Побегу-ка его обрадовать!

Малуша блеснула глазами и унеслась, будто ветер.

Несда смежил веки.

Выходит, не в единый миг прошла перед глазами жизнь. Долго тянулась, было время оглядеть ее всю… и отринуть. Попрощаться. А решилось уж точно все в един миг. По-другому и быть не могло.

Он стал задремывать, но вдруг проснулся. Над головой шумное дыхание. Кто-то запыхался. Дотронулся до щеки.

Лицо старого воеводы было красным от волнения. В одном глазу дрожала  слеза. С размахом перекрестившись на икону в углу, Янь Вышатич сел на ложе. Почти упал – не удержали ноги.

– Слава Богу!

– Прости меня, боярин, – повинился Несда за хворь.

– Ничего, ничего. Попробуй-ка теперь не встать на ноги! – в шутку погрозил воевода. – Столько серебра к лекарям утекло! На половину новых хором достало бы.

– Боярин, – взволнованно сказал Несда, – не смогу я отплатить тебе за твою доброту…

– Сможешь. Только не серебром.

– Не смогу, – повторил Несда совсем тихо. –  Отпусти меня, боярин!

Янь Вышатич не сразу понял его.

– Куда отпустить? Да ты и с ложа-то не сумеешь встать.

– Отпусти из холопов, – настойчиво попросил отрок.

Воевода качнул старой седой головой.

– Ты не холоп. Я дал тебе волю. Грамоту забери, когда хочешь.

Несда взял его руку и слабо сжал.

– Я хочу уйти.

– Знаю… – медленно произнес воевода. –  Куда?