Нестор-летописец

– Ну-ка решите задачку, грамотеи. У купца было товару на тридцать шесть гривен кун и десять гривен серебра. На торгу он продал на сто ногат и двести резан, а потом купил еще на дюжину гривен кун и сто сорок ногат. На сколько серебра у него теперь товару?

Кирша быстро посчитал в уме.

– Я знаю.

Несда морщился, переводя ногаты и резаны в гривны кун, а те – в гривны серебра. Наконец сказал:

– Ни на сколько.

– Считай лучше, – велел Нажир.

– Я посчитал. На этого купца напали половцы и все отобрали.

Кирша расхохотался.

– Теперь я вижу, как трудно с тобой приходится твоему отцу, – укоризненно сказал Нажир.

И до самого Смоленска не отпускал от себя Несду. Заставлял считать и пересчитывать гривны, меры жита и паволок, вместимость амфор и дубовых бочек и прочие малоинтересные вещи. У Несды от всего этого болела голова, но он проявлял стойкость – ни на один вопрос не ответил правильно. В конце концов купец последовал совету Захарьи – настучал отроку по затылку и затем уж не задавал никаких каверзных задач.

У торговой пристани Смоленска лодьи стояли два дня. За этот срок Несда вдоволь нагляделся на градскую крепость с проездными и стрельными башнями, ощетиненную заборолами поверху стен, – никакого сравненья с Киевом. На второй день Кирша сманил его в поход к древнему городищу, лежавшему на холме невдалеке от города. Ничего кроме гнилых бревен и черепков они не нашли, но вернулись довольные. Городище, хотя и опустело меньше века назад, дохнуло на отроков незапамятной древностью. Киршу обвеяло лесным духом предков-кривичей, а Несду наполнило размышлениями о множестве племен, из которых состоит ныне Русь, и об их несхожих обычаях. Как из этой пестряди собрать единое – из разноцветных кусочков смальты сложить искусный образ?

Едва Нажир окончил переговоры со смоленскими купцами и дал команду отплывать, пошло самое интересное: волоки. Лодьи спустились ниже, к плоскому низменному берегу. Здесь их встречали. Волоковых артелей работало сразу несколько. Лодьи, одиночные и обозные, торговые и иные, шли непрерывным потоком по пути из варяг в греки и обратно. Несда с открытым в удивлении ртом смотрел, как по взводным брусьям, щедро смазанным жиром, их вытягивали из воды, как ставили на низкие волокуши и впрягали тягловую скотину – где коней, где волов. Дорога до речки Каспли ровная, плотно сбитая,  даже по осеннему слякотному времени. Волокуши движутся ходко, и весь путь в полтора десятка верст одолевают быстро. На четыре обозные лодьи, по две за раз, ушло времени до обеда.

Через двое суток все повторилось. По Каспле прошли до Двины, там выплыли в Усвяч и поднялись до верховья, к Усвятскому погосту. Тут волок – на Ловать – еще оживленней, крикливей и толпливей. Из новгородских пределов путь здесь идет аж в три конца – в Двину, до Полоцка и дикой зимиголы, в Днепр, до греков, и в Волгу, до самого Хвалынского моря и сарацинских земель.

Как спустились в Ловать, новгородские гребцы заработали веселее. Нажир все чаще стоял на носу лодьи. Душа купца рвалась вперед, будто хотела за сотни верст разглядеть купола новгородской Святой Софии, и, если б могла, потянула бы за собой лодьи. Оно конечно – кто живет торговлей, тому везде дом родной. Но в своей стороне даже беда милее и горе краше. Для новгородца ничего нет лучше болотистых берегов Ильмень-озера и мутных волховских вод. Даже тут он находит предлог для гордой похвальбы.

Уже переплыли напрямик озеро и входили в устье Волхова. Сумерки окрасили желтые и буро-ржавые заросли берегов в единый неразличимый цвет. Вдруг на холме по левую руку заметался слабый огонек, будто пламя свечи, на которое дуют.

– Видишь? – торжественно молвил Кирша. – Там могила князя Волха. Она всегда светится в темноте.

– Почему? – спросил Несда.

– Тот князь был оборотень. Он мог обращаться в любого зверя: хочешь – в сокола, хочешь – в тура, хочешь – в волка.

– Как полоцкий Всеслав?

– Вот еще! – покривился Кирша. – Волх родился от настоящего змея, от бога Велеса. Он дал свое имя реке и поставил святилище Перынь. Вон там.

Новгородец ткнул пальцем почти туда же, где светилась таинственная могила.

– Там стоял Перун, пока его не свергли.

Кирша достал из прорези в поясе серебряную монетку и с размаху кинул в воду. Несда оглянулся – гребцы обоих новгородских насадов побросали весла и столпились вдоль бортов. Еще несколько монеток бултыхнулось в озеро.

– Это что – дань? – с настороженным интересом спросил Несда.

– Ага. Не кинешь монету, тебя сожрет лютый зверь коркодил.

– Пускай жрет, не буду я бросать, – заупрямился Несда.

– Ну ладно, я брошу за тебя. Но ты будешь мне должен!

Кирша вынул еще монету и отправил вслед первой.

– Зачем коркодилу монеты?

– Это как раз от Волха и повелось. Он превращался в коркодила и залегал водный путь. Если ему поклонялись, то пропускал, а если нет – топил лодьи и пожирал людей. Потом черти утопили в Волхове его самого. Когда князя похоронили, на третий день земля расселась и провалилась, а Волх упал на самое дно адово. С тех пор он выходит оттуда в облике зверя коркодила и нападает на тех, кто его не боится.