Махно насупился. Тысячи гибнут в боях, столицы пухнут от голода. А у него бабушка…
– Ох, брешешь, Сенька! По глазам вижу. Дамочку завел? Проверить? Послать Леву Зиньковского?
Миргородский замер.
– Ладно, ветеран. Отправят без тебя до Александровска. Но если отстанешь, повторяю – башка с плеч!
– Туда ей и дорога, – облегченно вздохнул Семен.
Было уже темно, и он пошел в кинематограф. А там оказался вечер, посвященный Тарасу Шевченко. В зал – не протиснуться. Хор пел «Рэвэ та стогнэ Днипр шырокый». Слушали почему-то стоя. Потом рассказывали о мытарствах поэта, читали его стихи. Сеня позаглядывал и с удивлением заметил, что все вокруг плачут. Слезы блестели на глазах даже Федора Щуся и Пети Лютого. «Чего они расквасились? Ай-я-яй», – подумал Миргородский и отправился домой, чтобы хорошенько выспаться и встать пораньше…
Уездный Александровск, притихший в излучине Днепра, – малый городишко, может, чуть больше Гуляй-Поля. Такой же православный храм в центре. Недалеко от него, правда, возвышается тюрьма с причудливым каменным орнаментом, а по улице слева – купол трехэтажной земской управы.
– Где заседает съезд? – спросил Семен прохожего.
– Какой?
– Уездный же, крестьянский.
– А-а, слышал. Землю делят. Но где – хер его…
Никто не мог подсказать. Собрания, митинги были обычным делом. Их проводили петлюровцы, недавно выбитые отсюда, эсеры, коммунисты. Миргородский направился к бывшей земской управе и еще на подходе, увидев скопление подвод, обрадовался, что угадал. Но у входа его остановили мужики с красными повязками. Он уже был готов к этому.
– Я из штаба Махно. Привез срочное заявление. Вот справка, – и показал писульку с печатью.
Смуглый усатый хлопец с печальными глазами повертел ее, сказал:
– У нас, брат, строго. Один делегат от трех тысяч. Секёшь? Немцы-колонисты прислали Вальтера. Знаком?
– Нет, конечно, – ответил Сеня, сдержав улыбку. Простодушие хлопца вызывало умиление.
– Так вот. Раз в колонии обходятся без пролетариата, Вальтера из зала вытурили. Секёшь?
– На все сто, – вежливо согласился Миргородский.
– А Батьке Махно мы послали приветствие. Потому проходи, – разрешил дежурный.
По широкой гранитной лестнице Семен поднялся на второй этаж. Навстречу, споря, шли делегаты.
– Перерыв? – обрадовался гость.
– Мы в знак протеста, – мрачно озвался один из них. – Не признают, видите ли, диктатуры. Анархия им слаще. Советское правительство Украины для них незаконное, видите ли, не избрано народом.
Миргородский догадался, что это большевики. В зале было поменьше делегатов, чем в Гуляй-Поле, но прения шли тоже жаркие.
– Бытьё давит на шкуру, – говорили с трибуны. – Нет ни живого, ни мертвого инвентаря. Хоть плачь, а нужна коммуна!
– А мы категорически против золотопогонников, как в красной России. Хохлов не пускали в генералы.
– Никаких коммун, и землю давай по числу едоков. На одного – две с половиной десятины. Корова или три овцы – на пять ртов. Даром!
– Долой всесильную чеку!
«Туго придется большевичкам, – решил Сеня. – Не достанут нас. Будут воевать со всей Украиной». В конце заседания по записочке ему дали слово.
– Здесь меня обвинили в воровстве. Считаю это оскорбительным и для себя лично, и для повстанческой армии. Не сплю уже третьи сутки! – соврал Сеня. Голос его дрожал. Темные воловьи глаза блестели.
– Та цэ ж нэ вин! – крикнули из зала.
– Простите, я не просто вор, как тут подло объявили, но теперь уже и не я. Вы что, в самом деле? Цирк устроили!
– Не он украл. Другой! – шумели. – То наш Миргородский, из села Веселое!
– А-а, садитесь, – сказал председательствующий. – Это не вы. Ошибочка!
Делегаты хохотали.
Вечером Семен нашел эшелоны с мукой и укатил в Россию.
Приказ № 18
по войскам группы Харьковского направления
– Из частей, находящихся под командованием т. Дыбенко, Григорьева и Махно, образовать одну стрелковую дивизию, которой впредь именоваться 1-й Заднепровской Украинской советской. Начальником назначается т. Дыбенко П. Е.
– Из отрядов атамана Григорьева образовать 1-ю бригаду.
– Из отрядов Северной Таврии 2-ю бригаду.
– Из отрядов Махно 3-ю бригаду.
Вне очереди
…Сообщают подробности о зверствах петлюровских войск в Василькове. Обнаружено 103 трупа: 47 евреев, остальные рабочие и крестьяне.
– Чэпэ, товарищ комдив! – доложил помощник, войдя к Дыбенко. – Отряд, что мы послали на усмирение батьки Правды, переметнулся на его сторону!