Нестор Махно

Они с мужем молча пошли к дверям. Было тихо и как-то неуютно. Взломщики, видимо, впервые так спокойно работали в банке, добывали не деньги, драгоценности, а платья для какой-то дамочки, которую знать не знали. Невольно выходило, что самозваный атаман Махно, гуляя в степях, имеет влияние и силу большие, чем два бывших наркома. «Кто кого поставил к стенке? Взглянуть бы на него. Что за птица?» – заинтересовалась Коллонтай. Она к тому же любила риск и путешествия. Сзади мелодично звякнуло.

– Да тут одни тряпки! – послышался разочарованный голос «медвежатника».

– Так быстро? Благодарю, – сказал Дыбенко довольно сухо, не подавая руки ворам. Те направились к выходу.

– Мальчики, а кто вас прислал? – спросила Александра Михайловна мягко, игриво. Одежда для нее была так же важна, как для мужа оружие.

– Чудесный парень. Калашников Сашка.

– Кто он?

– Тюрьму нам раскрыл. При Батькином штабе околачивается. Душа-корешок.

– Передайте, пусть зайдет.

– Если не уехал. Он собирался. Будем нужны – зовите, – и с этими словами «медвежатники» удалились.

– Зачем он тебе? – не понял Дыбенко.

– Их отряд – наша боевая единица, бригада. Они, наверное, и не подозревают об этом. Позволь мне туда съездить. И тебе не мешало бы.

– Погоди. Они получили оружие, бронепоезд, полк в придачу. Там сейчас бойня, Шурочка. Не время. Ох, опасно!

– Ну, Паша, – жена склонила голову ему на плечо и прижалась нежно. – Я буду архиосторожна!

– Начальника политотдела мне подберут. Это пара пустяков. А любимую? – он заранее знал, что уступит. У них было правило: никто никого и никогда не неволит. Впрочем, если бы им сказали, что это и есть анархизм, они бы рассмеялись.

– Разрешите? – вошел молодой человек, который мог бы считаться его сыном (Александре Михайловне исполнилось сорок шесть лет) – легкий, подтянутый, весь в тугих ремнях. Он ей сразу понравился.

– Калашников. Из штаба Махно.

– Здоров был, Калашников. Ты когда уезжаешь? – спросил Дыбенко.

– Тачанка ждет у крыльца.

– Отпусти ее. Пусть катит в Гуляй-Поле. А вы с товарищем начальником политотдела садитесь на бронепоезд, тот, что отбили у петлюровцев. Он уже на ходу. Поняли задачу?

Жена улыбнулась и кивнула.

– Смотри, Калашников, головой отвечаешь за нее.

– Обижаете, Павел Ефимович. Я первым брал этот город месяц назад. Забойный отряд вел. Серебряного Георгия имею за лихость.

– Ишь ты, – Дыбенко с уважением глядел на махновца. И где Батько подбирает их? – Из каких будешь?

– Рабочий, сын рабочего.

– Ну, действуй, кавалер. Знаешь, где стоит бронепоезд? Нет? Зови адъютанта…

На станции у Гуляй-Поля их уже ждали. Дыбенко звонил, просил встретить. Но Махно тем не менее не появился.

– Начальник оперативного штаба Алексей Чубенко, – представился старшой. – Прошу на нашу родную землю, освобожденную от казаков и чеченцев.

Рядом стояли еще двое, но Александра Михайловна смотрела на женщину, что тоже была среди встречающих: волоокая, статная, в элегантной дубленке.

– Галина Кузьменко, – назвала та себя, сосредоточенно-настороженно глядя на начальника политотдела. «Кто же она? – гадала Коллонтай. – Молодцы махновцы, что не забывают о нас».

Тут к ним протиснулся какой-то дядька в замусоленной фуфайке и стал тыкать бумажку.

– Что такое? – возмутился Калашников.

– Та коняка прыблудылась. А шо з нэю тэпэр робыть? – объяснял дядька, пугливо поглядывая на пыхтящий паром бронепоезд.

– Дай сюда, – Кузьменко взяла бумажку и читала вслух: – «1919 года февраля седьмого дня явилась на наши пойменные хутора неизвестная лошадь. На передних ногах наливы. Лета средние. Но лысая, и вся морда седая. Думаем, от военного страху. А задние ноги белые. Прошу разыскать хозяина. Григорий Фещенко».

Все заулыбались.

– Во какой у нас народ! – воскликнула Галина, обращаясь к начальнику политотдела. – Вокруг бои, а честность не теряем. Пришлем к вам человека, дядя Гриша, и заберем коня. Взамен получите здорового.

– Ну спасибо, спасибо, – кланялся Фещенко.

Коллонтай опять подумала: «Да кто же она такая, что распоряжается? И речь идет не о честности, а о собственности. Они все тут, наверное, частники?»

Ее посадили в добротную немецкую бричку, застланную дорогими коврами. Рядом оказались Галина и Калашников, а Чубенко – напротив. Ноги накрыли кожухами. Под ними лежали два ручных пулемета. Кроме того, впереди и сзади ехала охрана. «Серьезная публика», – решила Коллонтай.

– Вы б видели, что тут было два дня назад, – сказала Кузьменко. – Женщины с вилами, топорами гонялись за чеченцами.

– И что, рубили?! – изумилась Александра Михайловна. Гримаса отвращения или страдания исказила ее лицо, по-северному белое.

– Вон копна стоит на поле. Точно в такой спрятались два джигита. Бабы их вытащили… Я сама видела, хотела остановить… Куда там! Искромсали на куски!

– За что же? – не могла понять Коллонтай.

– А мужики где? У Махно, – продолжала Галина. – Мать троих детей на их глазах эти чеченцы насиловали. А что с девушками делали? Взвод или эскадрон пропускали! Это, по-вашему, прощать?