Несущие Свет

– Возможно. – Но потом решил взять себя в руки и показать крестьянам, что не такой уж он беспомощный и никому не нужный. – Может! Степан Аркадьевич настоящий друг. Мы столько вместе прошли…

«Пьянок», – едва не сорвалось с уст. Вовремя умолк и даже сумел произвести эффект этой паузой. Озадаченность Фёдоровича сменилась одобрительным уважением, а Соня едва заметно улыбнулась.

– Держись его, если ты уверен в вашей дружбе.

– Уверен. Мы что-нибудь придумаем, – бодро провозгласил Руслан, приняв позу полной готовности.

И тут в их душевный разговор встрял Влад:

– Ну что, всё? Мы всё порешали? Отлично. В гостях хорошо, а честь надо знать.

Руслан понял, что терпеть больше не намерен.

– Да! Благодарю!

Хлопнул ладонью по столу, встал и направился к выходу.

– А ты ничего не забыл? – бросил ему вслед Влад.

– Ты чего, Владик? – спросила с опаской жена, но тот и ухом не повёл. Сидел, положив локоть на стол, поддавшись вперёд и вызывающе глядя на Руслана. Так обычно смотрят, когда хотят прилюдно унизить.

Влад отвернулся и обеими руками взял кружку с остатками чая.

– Не, вали, конечно. Просто обидно, – сказал он неторопливо и сделал глоток. – Мы тебя, понимаешь, из грязи вытащили, выходили, вымыли, накормили, одежду хорошую дали. Рисковали, между прочим, да и спать, знаешь, уже охота, всё-таки вставать ни свет ни заря. А в ответ: «Благодарю, идите нахрен». Ну, дело твоё. Дверь для тебя всегда открыта – на выход.

Фёдорович попытался пристыдить сына какими-то упрёками, невестка поддержала старика, а Соня украдкой поглядывала на Руслана извиняющимися глазами. Один только Толик отстаивал позицию Влада неустрашимым видом, но помалкивал.

Руслан смотрел на своих бывших крестьян, простолюдин, коих ещё недавно и за людей-то не считал. И вот, озабоченный его положением Фёдорович – которого он ни за что чуть не сиганул хлыстом – даёт ему приют и требует простого человеческого уважения к нему от других.

Чем дальше шёл Руслан по своему пути, тем сильнее изнутри его разрывали противоречивые чувства.

Все вмиг умолкли и с удивлением уставились на него, стоило ему заговорить.

– Да, я знаю, что вёл себя как скотина. И сегодня, и вообще по жизни… особенно с вами. И… – замялся, не зная, как озвучить то, что на душе и в мыслях. – Честно говоря, не ожидал получить помощь от вас, от людей, которые… оказались умнее меня.

Вспомнилось его поведение и все слова, что сыпались из него, пока он бился в похмельной агонии, и то, как выхаживали его эти люди.

– Твою мать! – прорычал Руслан, треснув себя по лбу, и семейство подпрыгнуло на стульях. Он круто развернулся и заметался туда-сюда.

Иногда выразить другим раскаяние и благодарность так же сложно, как признаться себе в том, что вся прожитая жизнь была пустым существованием паразита. Признаться в этом и сохранить самодостоинство. Каким тогда надо быть человеком? Непроизвольно он начнёт задаваться вопросом о том, что теперь он может сделать для того, чтобы на смертном одре не проклясть день своего появления на свет. Будет непрерывно искать ответ, делать бессмысленные попытки и ещё больше упиваться своим ничтожеством…

Руслан долго сидел на кровати, уткнувшись лбом в сжатые кулаки. Глухими отголосками в повинной голове прозвучал тихий, полный чуждой ему жалости голос Сони:

– Руслан Романович?

– Оставь, оставь, – тихо, с улыбкой в голосе сказал Фёдорович. – Пускай происходит.

Происходит что? Наверняка над этим вопросом задумался не только разбитый Руслан.

Воспоминания о прошлом… Самоуничтожение… Смирение… Осмысливание… Прощание… Смерть… Перерождение…

Перерождение. Вот так просто – взять и переродиться на предзакате бессмысленного существования, чтобы начать новую, пусть и недолгую, но не лишённую смысла и цели жизнь. А ведь и в правду просто. Надо только решиться на это и сделать первый шаг.

Фёдорович и его родные наблюдали за тем, как ложатся на колени руки и поднимаются просветлённые, незнакомые им глаза.

– Для меня весь мир перевернулся. С недавних пор я начал смотреть на него совсем другим взглядом и не понимал, что происходит вокруг, что вдруг изменилось. Почему те, кто всю жизнь были для меня элитой общества, становятся мне противны, а те, кого я презирал и не принимал за людей, внезапно предстают совершенно в ином свете… А потом понял, что изменился я сам. День изо дня, слой за слоем я откапывал себя настоящего и теперь могу с уверенностью сказать… Гонение за славой и пафосное возвышение себя над другими – всё это дешёвка, пошлость и маски, что прикрывают пустые черепа. У них нет лиц, а в глазницах кишат опарыши… Скоро от их падших душ останутся лишь осколки, а тела, потребностями которых они озабочены, просто сгниют в земле.

Руслан осмотрел застывшие в одинаковом недоумении лица и, не мешкая, продолжил: