Нет Адама в раю

Ну, разве это не самое смешное, что ты когда-нибудь видела? спрашивал Арман. В действительности весь ритуал похорон смешон. Языческий спектакль, я бы сказал. Ты знаешь, что когда умирает ребенок, они вешают на дверь букеты цветов, перевязанные белой лентой. Предполагается, что это символизирует чистоту или что-то вроде этого. Ну, а моя — пурпурного цвета. Ты можешь сделать из этого свои выводы.

Анжелика уставилась на свои руки и захихикала.

— Анжелика!

— Да, маман?

— Пожалуйста, пойди в свою комнату.

— Да, маман.

— Осторожней, Моника, — сказал доктор Бенджамин Саутуорт. — Ребенок достаточно настрадался.

Моника Бержерон потащила его в кухню, где они могли остаться наедине. Закрыв дверь, она повернулась к нему.

— Я хочу, чтобы вы ушли из моего дома, — холодно сказала она. — Прямо сейчас. Вам здесь нечего делать и никто не просил вас объяснять мне, как разговаривать с собственным ребенком.

— Осторожней, Моника, — предостерегающе сказал доктор. — Не злите меня.

— Я не собираюсь больше быть осторожной с вами, — ответила Моника. Свидетельство о смерти уже подписано и вам теперь будет неудобно дать обратный ход, не так ли?

— Может быть, — сказал доктор. — Но не забывайте, Моника. Мы оба знаем, что должно было быть в этом свидетельстве, верно? Интересно, что бы случилось, если бы я начал потихоньку распускать слухи в Эймити? В таком городе они быстро распростаняются.

Моника улыбнулась.

— Вы этого не сделаете, — сказала она.

— Почему, черт возьми, вы так в себе уверены? — раздраженно спросил доктор. Он пил всю вторую половину дня и теперь у него болела голова. Откуда у вас эта проклятая уверенность?

— Ребенок, — спокойно ответила Моника. — Вы и слова не скажете из-за Анжелики.

Они не слышали, как открылась дверь, так напряженно смотрели друг другу в глаза, и доктор Саутуорт буквально подпрыгнул, услышав за собой голос.

— Я хочу попить воды, — сказала Анжелика.

Солнце сияло в тот день, когда они хоронили Армана, и Анжелика была рада этому.

— Тебе очень холодно, папа? — спросила она, идя за матерью по кладбищу.

— Свсем нет, mon ange. Мне уютно, как клопику в коврике.

— Я рада, папа.

Анжелика не хотела уезжать из Эймити, но не прошло и месяца после похорон, как Моника продала дом.

— Но почему ты хочешь уехать? — спросила Анжелика. — Почему мы должны переехать в Ливингстон?

Моника пристально посмотрела на нее. С тех пор как умер Арман, девочка говорила с трудом, и голос ее был хныкающим и жалобным и, как напильник, скреб по нервам Моники. Она часами оставалась одна в своей комнате, а если выходила, то садилась в гостиной как можно ближе к стене, у которой еще недавно стоял гроб с телом Армана. Моника находила ее поведение унылым и болезненным. Ребенок был более утомительным, чем когда-либо.

— Потому что здесь у нас ничего нет, — сказала Моника. — В этом городе у нас никогда не было друзей и здесь даже нет приличной церкви. Священник должен был приезжать к твоему отцу из Франклина, и вообще я по горло сыта неудобством здешней жизни. Кроме того, твой дедушка нашел для нас очень подходящий дом в Ливингстоне. Там нам будет удобно и рядом будет наша семья.

— У меня здесь друзья, — возразила Анжелика. — И у папы здесь были друзья.

— Друзья! — со смешком сказала Моника. — Матери твоих маленьких друзей смеются за моей спиной, потому что я не говорю на их языке. А что касается твоего отца, то единственным его другом был доктор Саутуорт и то только потому, что доктору нравилось пьянствовать с человеком, который был слабее его.

Анжелика закрыла глаза и руки ее задрожали. Каждый раз, когда мать упоминала о докторе Саутуорте, сердце Анжелики начинало сильно биться, и она чувствовала дрожь и слабость во всем теле.

— Мама, — спросила она, — доктор Саутуорт сказал тебе что-то про папу в ту ночь, когда он умер. Он кричал, как будто был рассержен и…

— Ерунда, — сказала Моника быстро и даже с лаской. — Ты была расстроена и тебе показалось. Доктор Саутуорт был тоже расстроен, потому что, несмотря на все свои недостатки, он был искренне привязан к твоему отцу.

— Но он кричал, — сказала Анжелика. — Громко.

— Иди сюда, — ответила Моника, — и помоги мне собрать вещи. Фургон должен быть здесь к семи часам утра, а у нас еще тысяча дел.

— Но что-то было.

— Хватит, Анжелика, — резко сказала Моника. — Иди в свою комнату и достань все вещи, чтобы я могла их упаковать. Быстрей.

Дом, который Туссен Монтамбо нашел для своей дочери Моники, находился в середине франко-канадской части Ливингстона. Однако он отличался от соседних, потому что был построен до появления Северо-восточной Мануфактуры. Он находился на пересечении улиц Сосновой и Каштановой, целый день освещался солнцем и с трех сторон был окружен лужайкой. Позади дома был хороший сад.

— Анжелике будет хорошо играть в саду, — сказал Туссен Монтамбо. Теперь так много машин, что детям опасно играть на улице.

— Да, — ответила Моника. Она не сказала отцу, что Анжелика теперь не играет на улице, пока мать не заставляет ее выйти из дома.