Нет Адама в раю

— Вы хотите, чтобы я меньше пила, Джо? — спросила Анжелика.

— Конечно, нет, — ответил Джузеппе, спеша наполнить ее бокал.

— Вот так-то лучше, — сказала Анжелика, — намного, намного лучше. Теперь вы можете сесть.

Казалось, никто не может произнести ни слова, а Анжелка, улыбаясь, переводила взгляд с одного лица на другое.

— А теперь скажите мне, — сказала она, наконец. — Почему вы хотели со мной встретиться?

Снова все промолчали, а у Лесли было чувство, что это — дурной сон.

— Тогда я скажу вам, почему, — ответила Анжелика среди всеобщего молчания. — Вы надеялись с помощью каких-то несчастных уловок убедить меня в том, что ваш сын очень подходит в качестве супруга для моей дочери. Так вот, он не подходит.

Джулия Донати побелела:

— Но послушайте… — начала она.

— Нет, это вы послушайте, — оборвала ее Анжелика. — Вы послушайте. Я не хочу, чтобы моя дочь связалась с компанией итальяшек. И это окончательно.

— Миссис де Монтиньи, — сказал Джино. — Я собираюсь жениться на Лесли, независимо от ваших оскорблений. Меньше чем через пять месяцев ей исполнится восемнадцать лет, и она навсегда освободится от вас.

— Заткни свою проклятую вонючую глотку! — заорала Анжелика.

— Нет, миссис де Монтиньи, — отвечал Джино. — Это вы заткните свою.

— Джино! — воскликнула Джулия.

— Нет, мама, — ответил Джино. — Я знал, что она будет так вести себя. Ну, так мне все равно. Я не собираюсь уступать ей Лесли.

— Ты — мерзкая скользкая дрянь, — холодно сказала Анжелика. — Если бы ты знал, о чем говоришь, ты бы спасибо мне сказал, что я спасаю твою грязную шкуру.

Она не попросила Джузеппе, чтобы он налил ей еще. Она просто подошла к столу и небрежно наполнила свой бокал из кувшина с мартини.

— Лесли, — прошептала Алана, — давай уведем ее отсюда! Прямо сейчас!

Но Анжелика обернулась, опершись о стол, и смотрела, прищурившись, на свой бокал.

— Кстати, засранец, — сказала она, повернувшись к Джино, — тебе Лесли говорила когда-нибудь, что ей вообще нельзя выходить замуж?

— Что вы имеете в виду?

Анжелика посмоторела на него:

— Вы, макаронники, всегда любите хвастаться своими сыновьями, верно? Я думаю, Лесли не сказала тебе, что никогда не сможет иметь сына? А если сможет, то он будет безнадежно болен.

— Мама, о чем ты говоришь? — воскликнула Лесли.

— Гемофилия, — мягко ответила Анжелика. — Гемофилия, Джино. Ты знаешь, что это такое? Конечно, нет. Ну, так я скажу тебе. Это редкое заболевание крови, которое передается в моем семействе через женщин всем мужчинам. Если ты женишься на Лесли и у вас будет сын, он погибнет от смертельного кровотечения.

— Ты врешь! — закричала Алана.

Анжелика не обратила на нее никакого внимания.

— И это еще не все. О, нет. Не так быстро. Знаешь ли ты, например, что в семье есть и другая болезнь. Да, к сожалению. Бабушка Лесли. Совершенно чокнутая. Уже много лет сидит в сумасшедшем доме.

— Лесли рассказывала мне о бабушке, — ответил Джино, покраснев от гнева. — Она сказала мне сразу же, как только мы полюбили друг друга.

— Я знаю от очень хорошего врача, — продолжала Анжелика, снова наливая мартини, — что эта болезнь наследственная. Иногда она пропускает поколение, как, например, наше, но кто знает, когда она проявится? У Лесли? У ее детей?

— Я не могу больше этого слушать! — закричала Джулия.

— Послушайте, вы, мне не нужны ваши эмоции, — сказала Анжелика. Ваши итальянские истерики все равно не растопят лед. Это вы пригласили меня сюда, чтобы поговорить. Ну так вы этого добились. — Она обернулась к Джино: — Ну, и что ты теперь думаешь по поводу женитьбы на Лесли?

Алана, застывшая, как и все в комнате, вдруг обнаружила, что может двигаться. Как будто бы она была одна и только это ненавистное улыбающееся лицо перед ней, блестящие глаза и красные губы, открывающие белые-белые зубы, было единственным, что существовало в этом мире.

— Ты — грязная тварь! — закричала она Анжелике. — Ты мерзкая лгунья! Это неправда, что мой брат умер от болезни. Ты убила его, ты и доктор Гордон. Я слышала, как ты говорила об этом. Ох, сколько же раз я тебя слышала. И видела тоже. Тебя, совсем раздетую, и его, как он тебя трогает, и целует, и говорит тебе, как это прекрасно. А ты его спрашиваешь, правда ли, что ты самая лучшая из всех, с кем он спал, и ваши приклеенные рты, и вы оба катаетесь по дивану, по полу…

Вся боль и ненависть, которые накопились за годы, выплеснулись из нее. Все годы, которые она провела, прячась под лестницей, наблюдая и слушая, в испуге и ужасе, ненавидя и любя, и в ожидании любви. Все эти длинные годы одиночества.

— Он говорил тебе, что ты стройная и упругая, как молодая девушка, и как это здорово, что можно ничем не пользоваться, а ты спрашивала его, действительно ли он доволен, что ты не можешь больше забеременеть, что ты стерилизована, дорогой, ты говорила — а он отвечал — да, да, да.

Анжелика де Монтиньи смотрела на Алану. Она видела, что девочка кричит на нее, потому что рот ее был открыт, некрасиво открыт, но Анжелике было все равно.