Нет дыма без меня

– Это я его не поймал, Тори, – челюсти сжимает, злится. – Если бы тогда был чуть внимательнее, ты бы сейчас не лежала в больнице. Прости меня, – утыкается лбом в мои колени. Глажу затылок и часто-часто моргаю, отгоняя слезы. Это невыносимо. Невозможно смотреть, как он страдает. Боль всю хочется забрать. Утешить, сказать, что все будет хорошо. Мы ведь вместе. Но я все верчу-верчу-верчу в голове предложения, а подходящих не находится.

Так и сидим в тишине. Дымов ждет приговора. Я же не знаю, как его вынести.

– Знаешь, о чем я думала, пока была там? – Вопрос риторический, но мне нужно с чего-то начать. Мне нужно вытащить нас обоих из этой ямы. Дым без меня не справится, а мне без него свобода не нужна. Улыбаюсь. Слезы все же сбегают по щекам. Они скупые, но горячие и очень соленые. – О том, что ты меня обязательно спасешь, потому что ты мой герой, который ни за что не бросит. – Подбородок дрожит. Оказывается, очень тяжело заводить застарелые механизмы. Они со скрипом поддаются и наконец толкают нужные слова. Глубокий вздох – синхронно, потому что у обоих в душе столько, что разбирать до конца жизни придется. И я согласна, если только в моей Дымов будет копошиться. – А еще что слишком много сомневалась и искала подходящее время, чтобы сказать тебе все, что чувствую. Я люблю тебя, Егор. Сейчас даже еще сильнее, чем вчера.

– Тори… – Он отмирает и наконец смотрит на меня, утягивая в свои карие омуты. Я вижу, как с треском ломаются все его установки, которые он успел выстроить за те часы, что мы были далеко друг от друга. Дымов выпрямляется, изучает меня еще недолго и, улыбнувшись, кивает, помогая мне сдвинуться на самый край. К теплу зовет, к спокойствию, к любви, которой у нас целый океан. Он обнимает меня, щекой в живот упираясь, да так крепко, что едва дышу. – Ты лучшая женщина, ты в курсе?

Смеюсь, снова глажу его по голове и обнимаю с гораздо меньшей силой, с которой он меня к себе прижимает.

– Можно я просто буду твоей? – целую Егора в макушку. Мы снова заглядываем в души друг друга, а потом в глаза, где каждый видит счастье.

– У тебя нет другого выбора, – улыбается Дымов и тянется, чтобы меня поцеловать.

Прикосновение губ невыносимо сладкое, мы оба светимся от радости и стремимся больше отдать, чем получить. Окончательно залечиваем раны друг друга и наконец позволяем себе любить открыто и всем сердцем, потому что в этом и есть сила и смысл.

Эпилог

Два года спустя

Лето в этом году очень жаркое, поэтому в первый прохладный после трех недель адского зноя день мы, как и большая часть города, выбираемся в парк погулять. От фонтанов тянет свежестью, мелкие капли долетают до кожи и крохотной пыльцой остужают. Мы бродили по аллеям почти два часа, и теперь сделали перерыв.

Я осматриваюсь в очередной раз, стоя в очереди за мороженым. После того похищения до сих пор не могу отделаться от мысли, что за нами кто-то опять следит. Это уже не та паранойя, что была в первые месяцы, сейчас скорее фантом, но на больших открытых пространствах я от Тори стараюсь далеко не отходить. А вот малышка вполне себе спокойна.

Сидит на скамейке, болтает ногами и смеется, разговаривая по телефону с Гогой. Они вдвоем открыли милый ресторанчик, где теперь мы с ребятами собираемся. Два зала, парочка ВИПов и нереально вкусная еда. Вика сейчас медленно отходит от дел, но Гога все равно держит ее в курсе, постоянно звонит и приглашает нас на обеды и ужины. Тори быстро втянулась в новую должность и почти не грустила из-за того, что пришлось бросить кофейню.

С отцом они так и не помирились. В последний раз Вика виделась с ним перед свадьбой. Мы честно заявили о своих намерениях стать мужем и женой. Приехали к Олегу Михайловичу, решили, что пора бы сделать шаг навстречу, но он в очередной раз заявил, что я его дочери не пара, а Тори и вовсе грозился запереть в доме и больше никогда оттуда не выпускать. Мы будто снова вернулись в прошлое, где я – неугодный вояка, который непременно должен сдохнуть на работе. Только Вика теперь взрослая. Она закончила разговор первой, не позволила мне вмешаться. Поблагодарила отца за мнение и сказала, что не приедет в этот дом до тех пор, пока Шмелев не осознает, что у детей должна быть собственная жизнь, и не извинится за все, что наговорил.

Мы ушли, и с тех пор общение Вики с отцом скатилось до поздравлений с днем рождения, Новым годом и еще парой дат. И я, конечно, и здесь успел почувствовать себя виноватым, потому что выдернул Тори из привычного мира. Длилось это, правда, недолго: малышка так радовалась, что теперь нашему счастью точно ничто не мешает, что этими эмоциями окатило и меня.

Вика хмурится и кладет ладонь на живот, как раз когда я разворачиваюсь, держа в руке два рожка – банановый и шоколадный. Спешу к Тори со всех ног. Увидев меня, она улыбается и руку протягивает. Падаю на скамейку рядом с ней и обхватываю ладонь. Вика кладет ее на свой живот и кусает губы. Сначала не чувствую ничего, а потом легкий толчок в ладонь. Малыш снова дерется, а я радуюсь.