Нет голода неистовей

Лаклейн простонал в ее влажную грудь, затем приподнялся, чтобы посмотреть ей в глаза. На его лице читалось недоверчивое выражение.

— Не представляешь, какое удовольствие доставляют твои слова.

Свободной рукой Эмма расстегнула молнию на своих джинсах. Лаклейн нагнулся, чтобы снять с нее туфли, а затем одним резким движением стащил с нее за края штанин и брюки.

И тут же снова начал ее целовать, словно знал, что она может струсить. Прикосновения Лаклейна заставляли Эмму изгибаться ему навстречу, пока она сама ласкала его невозможно большую плоть. Чувствуя, как его тело бьет дрожь, он поднял ее ноги, поставив ступни на столик. Широко разведя колени, он отодвинул в сторону ткань ее трусиков, застонав при виде нежной плоти.

По какой-то причине она не была смущена тем, что он смотрел на нее своими темными глазами, в которых читался голод. Более того, его взгляд вызывал томную дрожь, делал ее еще влажнее.

— Сколько же я этого ждал, — его голос звучал сипло. — Поверить не могу, — произнес Лаклейн, прежде чем завладеть ее ртом с такой неистовостью, что когда он переключился на ее груди, Эмма, потрясенная, могла лишь тяжело и часто дышать.

Втянув в рот сначала один сосок, затем переключившись на второй, Лаклейн продолжил мучить Эмму ласками. Ее рука сжалась вокруг его члена, а собственное тело задрожало еще сильнее, изнывая по развязке. Почему он не прикасался к ее плоти? Почему не вонзался в нее? Зачем она вообще просила его действовать медленно?

Она чувствовала, что кульминация уже близко. Удовольствие, которого она еще не испытывала и о котором могла только мечтать — вот-вот накроет ее.

Может, он хочет, чтобы она попросила его, как тогда в душе? Она больше не была выше этого…

— Прошу, прикоснись ко мне здесь, — вымолвила она с мольбой в голосе, когда ее бедра раскрылись для его ласк. — Коснись меня. Целуй. Делай все, что хочешь…

Он застонал.

— Я сделаю это все, — выдавил он. — Ты испытаешь наслаждение.

Когда его пальцы коснулись ее плоти, Эмма закричала.

— Такая влажная, — проскрежетал он. — Ты словно шелк.

Медленно скользя пальцами вверх-вниз, Лаклейн заставлял тело Эммы вздрагивать при каждом касании, только усиливая ее возбуждение. Он ввел один палец внутрь и, больше не щадя, начал понуждать тело Эммы принять его, все сильнее вдавливая ее спиной в зеркало. Она не знала ощущения прекраснее. Застонав от переполняемого ее блаженства, она продолжила ласкать его твердую плоть ладонью.

— Почему ты не занималась любовью до этого? — проурчал он ей в ухо и тут же зашипел, когда Эмма обхватила тяжелую мошонку.

Он знал? Понял это сейчас?

— Не было никого… для такой как я, не было никого, кто бы… — она пыталась подобрать верное слово для «никого, кого бы моя семья не убила». — Никого…

— Кого бы не дисквалифицировали из соревнований, — его губы изогнулись в озорной, порочной ухмылке. Такой порочный ликан. И его такие медленные, жаркие прикосновения…

— А-ха.

— Тогда хорошо, что мы нашли друг друга, — обхватив Эмму за шею, он заставил ее взглянуть на него. Введя один палец свободной руки внутрь, большим пальцем он начал поглаживать клитор. Эмма была рада, что он держал ее за шею, иначе ее голова откинулась бы назад.

— Посмотри на меня.

Ее глаза с трепетом приоткрылись.

— Ты моя, Эмма, — выдавил он между резкими вдохами. — Ты понимаешь, что я говорю?

И еще одно проникновение. В этот раз ее бедра поддались ему навстречу. Эмма опустилась на его руку, вдавливая в нее свою плоть. Оргазм был так близко. Ей нужно почувствовать его глубже.

— Ты понимаешь меня? Навсегда.

Она нахмурилась.

— Но у тебя же есть…

— Это ты, Эмма. Это всегда была ты.

Его слова прозвучали словно обещание… клятва. Она бессмысленно прошептала:

— Не вроде «подруги» по-австралийски?

Он медленно затряс головой, в то время как его палец продолжал ласкать ее, не давая сосредоточиться на том, что он ей говорил.

— Н-но, ты же сказал… — почему ему нужно было выложить это сейчас, пока он совершал это неспешные, идеальные поглаживания? Смутно она понимала, о чем он говорил, но все еще хотела, чтобы он продолжал играть своими пальцами, хотела почувствовать его плоть глубоко внутри.

— Ты… ты солгал мне?

Помешкав, он все же ответил:

— Да, я солгал тебе.

Эмма застонала от отчаяния и неудовлетворения. Черт бы все побрал, так близко!

— Почему ты говоришь мне это сейчас?

— Потому что мы начинаем все с этой ночи. C правды между нами.

— Начинаем все? — удивленно переспросила она. — О чем ты говоришь? О жизни вдвоем или типа того?

Когда он не опроверг ее предположение, она вся напряглась. Для ликанов «жизнь вдвоем» значила навечно, а для бессмертного «вечно» имело буквальный смысл. Отстранившись от него, Эмма натянула трусики и подогнула под себя ноги.

— Ты и не собирался меня отпускать, — она поправила бюстгальтер и футболку, вздрогнув, когда ткань царапнула соски.

— Нет. Я должен был держать тебя рядом со мной. К тому времени я планировал соблазнить тебя остаться.