Нет мира в конном мире (СИ)

Соревнования закончились, трибуны опустели, про меня вспомнили. Дядя Толя повел нас с отцом на конюш­ни. Лошади стояли за решетками, как пленники, и тяну­ли к нам усатые морды, от которых валил пар. Они были рыжие, коричневые и черные. У одних -- маленькие белые звездочки, у других -- большие белые полоски-проточины, третьи -- вообще без белых отметин, самые красивые. Бархатными губами они брали сухари с ладони и шумно хрустели ими. Мы ходили по конюшне, кормили

лошадей, но мне хотелось так же, как эти всадники, ле­тать на спинах у лошадей.

За конюшнями по опилочному кругу девочка лет двенад­цати водила за уздечку большую черную лошадь, и моя рука сразу же вцепилась в ладонь отца и стала тянуть его туда. Вблизи удалось разглядеть больше. Черное седло и белая подкладка. Ноги лошади красиво забинтованы белыми бин­тами. Грива заплетена в косички, и каждая косичка закру­чена бараночкой, а челка, наоборот, пушистая, как у школь­ницы. Лошадь блестела и переливалась на зимнем солнце. Каждое ее движение было наполнено удивительной грацией.

-- Это наш знаменитый Пепел, -- с гордостью произ­нес дядя Толя, -- только вчера из Москвы приехал. Лиза! Надо посадить девочку в седло, покатать хоть в поводу.

-- Не, дядь Толь, Лена Владимировна заругает. Вы что!

-- Не заругает. Она не увидит, мы чуть-чуть.

Меня закинули в седло, и сразу стало высоко-высоко. Впрочем, ничего другого я не успела ни увидеть, ни по­чувствовать, поскольку где-то сзади послышался исто­шный крик. Кричала круглолицая тетя в смешном черном пальто, спереди коротком, а сзади длинном. Она подбе­жала и дернула меня за ногу, которая оказалась ближе к ней. Я сползла с седла и заплакала, оказавшись на земле. Тетка забралась на коня, потянула за ремешки и вонзила в бока коня железки, привязанные к сапогам. Конь весь подобрался и заплясал под ней, храпя.

-- Ходят тут всякие... -- прошипела тетка и серди­то уехала, всем своим видом демонстрируя презрение к нам. А я смотрела вслед удаляющейся лошади и плакала от обиды и разочарования, что все так неудачно закончи­лось. Я же ничего плохого не сделала. Плакала всю до­рогу домой, а потом еще дома, и только ближе к вечеру щипать в носу перестало. Уже лежа в постели, все думала -- почему он Пепел? Он же не серый, а черный...

Я сидела на лошади всего несколько секунд. Их хва­тило, чтобы пленить меня навсегда. В этом было нечто,

не поддающееся анализу. Но это "нечто" лишило покоя и потянуло к себе со страшной силой. То ли кровь заиграла, поскольку со стороны матери во мне течет кровь ураль­ских казаков, а стороны отца - офицеров-кавалеристов, то ли звезды так расположились, однако с этого момента вся моя жизнь вокруг них, лошадей, и завертелась.

На моих рисунках везде были лошади. Они скакали по кругу, прыгали через препятствия, паслись на лугу. Все изображалось вполне правдоподобно -- ноги лоша­дей забинтованы, из громкоговорителя льются звуки, и препятствие "каменная стенка" выглядит как настоящее, и уздечка нарисована правильно, с трензельными коль­цами. В моих альбомах появились вырезки из журналов, календарики, марки с лошадками. Настольными книга­ми стали "Самый красивый конь" и "Прощайте и здрав­ствуйте, кони" Бориса Алмазова.

Если бы в них автор написал, как все непросто в этом самом конном мире, как много в нем зависти и интриг, может, я была бы осторожнее, не совершила бы массы ошибок, не набила бы шишек. Впрочем, я не жалею. Это часть моей жизни и мне не за что себя винить. Я любила лошадей всей душою, а они меня. Это был взаимный ро­ман по большой любви. А большая любовь всегда прино­сит страдания, в которых мы очищаемся и крепнем...

В первый класс меня повела мама. Отец уехал в конце августа за грибами в Псковскую область. Шли проливные дожди, дорогу развезло, машина сломалась, и отец проси­дел под Псковом целую неделю. Он вернулся со связками сушеных грибов и ведрами брусники, из которой навари­ли вкуснейшего варенья. Но вернулся уже после первого сентября. Мама потом долго на него дулась и пилила при каждом удобном случае.

Класс наш оказался большим, сорок с лишним человек. Школа была "блатная", с преподаванием ряда предметов на французском языке. Училась я неважно, перебивалась

с "тройки на четверку", с французским вообще была беда. Не спасало даже превосходное произношение как след­ствие музыкального слуха. Тяги к учебе не наблюдалось.

В первом классе для ребенка вообще много непонят­ного и нового, я часто отвлекалась, пропустила несколь­ко важных объяснений, получила несколько неважных оценок... И как-то само собой получилось, что репутация троечницы прочно закрепилась за мной. "Француженка" Алина Алексеевна билась со мною насмерть, но прилич­ных знаний по ее предмету получить не удавалось никак. Приоритеты расставлялись по-другому. Единственная в Ленинграде конно-спортивная школа находилась на ули­це Марата, и все мои мысли бродили около нее. Принима­ли туда с 10 лет, конкурс -- огромный. Поэтому я упорно готовилась к экзаменам -- занималась фехтованием, пла­вала, прыгала на батуте.