Нет мира в конном мире (СИ)

Не скажу, что я была в классе хуже всех.. Но на фоне ярких личностей вроде музыкальной Лены Михайловой и вундеркинда Даши Цивиной смотрелась не особенно выигрышно. С математикой все обстояло сносно, но по­черк сформировался отвратительный, словарный запас маленький, а читала я вообще очень медленно. Складыва­ние букв в слова первые два года учебы давалось трудно.

Куда приятнее мечтать о будущем, в котором обяза­тельно есть место лошади. Как в чешском фильме "Три орешка для Золушки". В старых пружинах мне мерещи­лись стремена, в оторванных ремешках -- поводья, в от­печатках чьих-то ног -- следы копыт. Наверное, это была болезнь. Но самая сладкая и приятная болезнь на свете. Предавалась она контактным путем, имела короткий ин­кубационный период. Будущее показало, что болезнь ста­ла хронической и лечению поддавалась мало.

Родители не на шутку обеспокоились непонятным увлечением. Один раз ребенок попал на конюшю и сразу принялся буквально бредить лошадьми! Но в этом увле­чении нашлась и полезная сторона. Книжки про лошадей,

которые я поглощала в больших количествах, сослужили добрую службу. Сначала про лошадей, потом и про все остальное. Чтение открывало удивительный мир, и скоро оно уже стало совершенно необходимо мне.

Нелюбовь к чтению сменилась горячей любовью: книжку вечером у меня отбирали уже с боем. Иногда я читала под одеялом с фонариком, потому что не могла уснуть, не дочитав книгу до конца. Учебный процесс по­шел теперь гораздо веселее.

Но мечты поступить в конную школу так и не сбы­лись. Родители надумали сменить место жительства. Ре­шено, мы переезжаем из Ленинграда в Абхазию.

Отец родился в Ленинграде в мае 1940 года. Два года вместе с матерью и старшей сестрой он провел в осаж­денном фашистами городе. Затем их вывели и спасли. Ба­бушка рассказывала потом, что папа еще долгое время после войны старался держать в карманах сухари -- бо­ялся, что вдруг снова будет нечего есть.

Война подорвала здоровье отца. После тридцати лет он стал чувствовать себя совсем уж плохо и по настоянию врачей был вынужден сменить питерский климат на бла­годатный абхазский.

Отец купил половину ветхого саманного домика у вредной старухи бабы Клавы, и олимпийским летом 1980 года мы уехали в село Хейвани Гагринского района. Пер­вой на новоселье посмотрела мама и сообщила, что места там райские -- море в пятидесяти метрах от участка, от­личный сад, а позади дома -- горы. Я же мечтала только об одном -- чтобы там оказались лошади... Прощайте конноспортивная и художественная школа! И с друзьями -- Максимом и Наташкой -- придется расстаться.

Но лошадей, конечно, жаль сильнее...

Помню горячий южный воздух, который я вдохнула, выйдя из поезда Ленинград-Адлер, как мелькали в окне машины диковинные деревья -- платаны с плешивыми стволами, с которых клочьями слезала кожа, магнолии с

белыми одуряющими цветами и темными лакированны­ми листьями, белые и розовые олеандры. Как долго ехали на машине по петляющей дороге. И вдруг где-то справа, совсем близко, появилось море...

Живности на юге оказалось много. В поселке по по улицам ходили индюки и гуси, роняя перья. После насту­пления темноты протяжно и жалобно кричали павлины. Наблюдались и другие представители фауны. Но меня интересовала совсем другая разновидность. Большая и четвероногая.

И одна лошадь, к радости, все же нашлась. Меня по­слали за хлебом и сахаром в ближайший магазин. Это была лавочка, где можно было купить все, что угодно - кильки в банках и тетрадки в клеточку, югославские ко­жаные перчатки и яблочную пастилу, сливочное масло и велосипедные шины. Заправляла магазинчиком странно­ватая семья -- маленький юркий грузин Валико в кепке "аэродром" и его тихая, почти безмолвная жена. Которая была на голову выше мужа и в два раза толще.

Сельмаг являлся постоянным местом сборищ местно­го населения. Здесь располагалось что-то вроде сельско­го клуба. Вокруг него всегда собиралась толпа. Если не толпа, то несколько группочек стояло обязательно. Здесь встречались, делились новостями. Я могла только дога­дываться, о чем велись долгие и эмоциональные беседы. Грузинский язык мне еще предстояло изучить в школе, а по-армянски я знала всего несколько фраз. В самом мага­зине стоял удивительно приятный аромат -- смешанный из запахов хлеба, сахара и дегтя.

Выйдя из магазина, я заметила, что на лужайке за до­мом мелькнуло что-то каштановое. Сомнений не было -- конечно же, это лошадь! Гнеденький горбоносый ме­ринок щипал траву, внимательно обходя куски арматуры, торчавшие из земли... В сумке у меня лежали три бухан­ки душистого белого хлеба (такого хлеба в Ленинграде не найти) и двухкилограммовый бумажный пакет сахара.

Жаль, сахар не кусковой -- он был бы сподручнее для знакомства. Подойти к незнакомой лошади еще страш­нее, чем к собаке. Но надо же с чего-то начинать...