Нет причины для тревоги

Ванда руководствовалась в своих действиях не только чувством сострадания к ближним, сочувствием к доле униженных и оскорбленных. Ее отец, швейцарец по происхождению, был композитором-концептуалистом. Он всю жизнь положил на сочинение симфонии, основанной на звучании колокольчиков на пастбищах швейцарских коров. Со старым дешевеньким магнитофоном в руках он день за днем записывал перезвон и бренчание колокольчиков у стада коров в Верхней Савойе. Систематически прослеживая маршруты пасущихся коров на лугах Швейцарских Альп, он обнаружил, что передвижение стада по холмам неизменно следует определенной конфигурации. Эта конфигурация зависела от топографии местности, влияющей на маршруты быка – главы стада, за которым следовали все остальные коровы. Отсюда наш музыковед сделал резонный вывод, что каденции бренчания колокольчиков у коров, их мелодический рисунок должны отражать конфигурацию передвижения стада. Последние годы своей жизни отец Ванды провел, не снимая наушников ни на секунду: он ночи напролет вслушивался в километры записей коровьих колокольчиков. К сожалению, его тонкий слух был серьезно подорван годами оглушительного бурчания в желудке. Может быть, поэтому ему так и не удалось выявить в своих савойских записях симфоническую структуру перезвона коровьих колокольчиков.

Ванда пошла по музыкальным стопам отца, но не среди савойских холмов, а среди уличного гама британской столицы. Она зарабатывала на жизнь ручным трудом, отдавая все свое свободное время бескомпромиссному созиданию экспериментальной музыки. В своих авангардных творческих поисках Ванда на голову опередила все амбициозные музыкальные идеи ее отца. Она решила инкорпорировать в симфонизм музыкальной ткани все внешние шумы, сопровождающие звукозапись. Все, что было для отца помехой в его титаническом труде композитора, стало для Ванды частью творческого процесса. Бурчание у Виктора в желудке, перемежающееся ее стонами и вздохами во время терапевтических сеансов секса на фоне завывания автомобильных сирен и аварийной сигнализации на улице, – все это стало ингредиентами в ее музыкальной палитре. Философски говоря, ее метод отражал символическое противопоставление внутренней и внешней свободы, понятое через звуковые аспекты быта – от внутреннего бурчания желудка до внешнего шума улицы. Согласно ее грандиозному замыслу, перезвон коровьих колокольчиков претерпевал семантическую метаморфозу, превращаясь в колокольный трезвон электронной сигнализации, поднимающей тревогу в связи с покушением на священную корову западной цивилизации – частную собственность. У симфонии уже было рабочее название: «Нет причины для тревоги». Ванда верила в очищающую и обновляющую силу звука. Первое публичное исполнение симфонии было приурочено к открытию предстоящей конференции и фестиваля единомышленников – интернационального движения «Новый звук».

Сочинение симфонии было сложным, длительным, изматывающим нервы процессом, включающим в себя сеансы секса и редактирование звукозаписи, монтаж и тиражирование звука, с новым возвращением к сексу, копированием и редактированием ежедневно и еженощно с утра до вечера, не покладая рук, ног и всего остального. Пока Ванда неустанно работала со звуком, Виктор вынужден был спать с затычками в ушах, чтобы заглушить этот звуковой коллаж, где бурчание в желудке монтировалось с завыванием сигнализации за окном. Тем временем изначальный источник музыкального вдохновения и творческого материала для Ванды – желудок Виктора – успокаивался с каждым днем. Терапевтические процедуры подействовали. Ванда, однако, была не слишком озабочена этой метаморфозой: к тому моменту она была уже на этапе окончательного редактирования своей многочасовой кантаты. На секс не оставалось ни времени, ни сил. Предоставленный самому себе, Виктор бродил по дому, рассеянно заглядывая в разные углы огромного дома, переставлял на комодах и на полках бижутерию, бебехи и всякую другую параферналию, не зная, чем себя занять в этом своего рода добровольном заключении. Он сравнивал себя в уме с легендарными внутренними эмигрантами, политическими диссидентами, нашедшими убежище в иностранном посольстве: они находились на территории своей страны, но были лишены права ступить на родную землю. Он уже не помнил, когда, собственно, он обрел статус беженца под крышей у Ванды. В конце концов он даже перестал заглядывать в календарь.

* * *