Нет причины для тревоги

Кому вообще, кроме Марины, я мог бы откровенно рассказать о подоплеке этой нелепой истории с телефоном в Музее оккупации? Но той Марины, которой я мог бы все это рассказать, больше не существует. Я сконфужен. А может быть, я просто в нервном состоянии, что приводит порой к хаотичности моих жестов. Разбил этот идиотский гипсовый слепок греческого идола рядом с креслом. Меркурий. Виноват Ziggi. Он опять стал дергать меня, лезть ко мне на колени и вообще мешать разговору. Зиги – это собака. Пудель. Совершенно умилительный черный пудель – огромный, кудрявый и крайне недисциплинированный. У этого пуделя привычка крутиться вокруг стола, цепляться за юбки и прыгать, грызть штанины гостей. Из-за него я в конце концов опрокинул и разбил скульптурный символ телефонной корпорации Мелвина.

Прыгнув за мячом, он чуть не выбил из моих рук бокал с водкой-мартини. Белесые пятна на рукаве. Любопытно, смываются ли окончательно белые пятна с белого пиджака? Я инстинктивно резко отвел руку, и гипсовый Меркурий слетел с пьедестала. Этот олимпийский курьер из бронзы венчает крышу здания штаб-квартиры нашей корпорации на Бродвее, а у Мелвина в доме – гипсовый слепок. Меркурий, как просветил меня в свое время Мелвин, принимая на работу, придумал новый музыкальный инструмент из панциря черепахи, где вместо струн были натянуты кишки коров, украденных у Аполлона. «Идея вибрации звука и телефонного аппарата не слишком далека в конечном счете от этого изобретения Меркурия – в миллиардах экземпляров по всему миру, с кишками длиною в миллионы километров», – иронизировал Мелвин. Когда Зевс сделал Меркурия вестником Олимпа, он взял с него обещание никогда больше не врать. Меркурий согласился, но при этом удержал за собой право умалчивать правду. Телефон не врет, телефон умалчивает. Let’s talk about it later.

Подняв с пола разбитого Меркурия («Я его заново склею», – сказал спокойно Мелвин), мы, вооружившись хрустальными конусами с водкой-мартини, перебрались на террасу под разговор о роли корпораций и глобализации. Глянув на пруд впереди нас, через лужайку, я спросил Мелвина, купается ли он тут регулярно. Мелвин ответил, что когда-то купался в пруду каждое утро, но больше этого не делает. Потому что в пруду поселилась черепаха. Я подумал, что Мелвин не хочет ее тревожить. Но выяснилось, что наоборот: Мелвин опасается черепахи. Он объяснил, что черепаха эта – кусачая. По моей улыбке он понял, что я понятия не имею, о чем идет речь. Тогда он показал руками размеры черепахи. Черепаха оказалась размером с пуделя.

«Она может откусить палец», – сообщает мне Мелвин. Шаг в сторону от цивилизации, и начинаются джунгли реки Амазонки. Он ласкает своими длинными пальцами ножку бокала с мартини. А как же пудель Зиги, он ведь имеет привычку лезть черт знает куда? Оказывается, что в ту зону, где черепаха, Зиги никогда не попадает.

«Для Зиги существует невидимая граница», – уточняет Мелвин. Промчавшись метров двадцать, Зиги неожиданно застыл на месте как вкопанный, хотя до этого, мгновение назад, несся как безумный через всю лужайку за мячиком. Он явно ждет дальнейших инструкций хозяина.

«Видите? Мячик перелетел через невидимую границу. Зиги не может переступить эту черту», – объясняет Мелвин. Оказалось, «невидимая граница» – это электроконтроль. У Зиги – ошейник с сигнальным устройством. Прибор настраивается на определенное расстояние от дома, и, как только собака переступает невидимую границу, устройство выдает сигнал, легкий электрический шок, и собака останавливается. Рефлекс вырабатывается практически тут же, стоит лишь провести собаку один раз по этой невидимой границе отмеченной территории.

Пока Мелвин аккуратно складывает вместе, как пазл, гипсовые ноги с бюстом Меркурия, я иду подбирать мячик у кустов ивы. Глазами с черепахой я не встретился. Если бы не электронный ошейник, Зиги давно растерзал бы черепаху. Или черепаха – Зиги. Закон джунглей. Если бы вместо Мелвина здесь жил Меркурий, он бы из панциря этой черепахи сделал лиру, натянув вместо струн кишки Зиги. Античный телефон. Мелвин любит заводить со мной сложный и интригующий разговор об антиномиях свободы и анархии, патриотизма и космополитизма, о корпоративной Америке. Голос его всегда звучит устало и иронически. Я не слишком вслушиваюсь. Я более или менее знаю, что он может сказать. Он пережил эпоху и сталинизма, и маккартизма. Он много чего пережил. Либеральные прогрессивные демагоги пытаются демонизировать капитализм и сравнивают атмосферу американских корпораций с советским режимом. Но в отличие от советского режима корпорация открывает новые границы, а не закрывает их. Он периодически в последнее время намекает на неясные перемены в корпорации. Мелвина интересуют детали моих отношений с эстонскими партнерами.