Нет причины для тревоги

Из тюремной будки меня выпустила рано утром уборщица. Позвала слесаря, открыли заклинившую дверь. Уборщица смотрела на меня раскрыв рот, такой же большой, как ведро со шваброй у нее в руках. Я едва успел добежать до музейного туалета. В отеле, отлежавшись в ванной и побрившись, я вздремнул и через пару часов, ощущая легкое похмелье, отправился подышать воздухом – это был последний день в Таллине. Я чувствовал себя как бывший заключенный за воротами тюрьмы. Я двигался по симпатичной улочке в двух шагах от отеля в поисках бара, когда заметил впереди себя человека в белом костюме. Я понимал, что в нем есть нечто для меня знакомое, но не мог подыскать этому сходству слов, как будто они существовали на языке, которого я еще не выучил. Когда он исчез в проеме дверей одного из заведений, я шагнул за ним и, не спрашивая разрешения, занял табурет рядом у барной стойки. Откуда во мне проснулся такой кураж – ума не приложу. Белый пиджак приветствовал мое соседство молча, легким кивком, как будто именно этого ожидал. Молодой бармен с ярким улыбчивым ртом взглянул на нас обоих и отпустил какую-то шутку по-эстонски. Мой сосед явно догадался по моему рассеянному виду и замешательству, что остроумие бармена до меня не доходит. Мне перевели: бармен иронизировал по поводу наших белых костюмов – мы, мол, похожи на двух манекенов из одного магазина. В этот момент я позволил себе оглядеть моего встречного вплотную – с головы до ног. У него было лицо Юло, его внешность. Меня больше не пугал ни его двухметровый рост строителя и самиздатчика, ни его квадратное скуластое лицо с тяжелой челюстью. Он неожиданно распахнул свой пиджак и показал мне бирку фирмы у внутреннего кармана. Моя неловкость исчезла. Я расстегнул свой. Оба костюма были действительно одной фирмы из магазина Century-21, New York! Мой белый костюм нашел своего двойника: он не был стилистической ошибкой, конфузом и вульгарной нелепостью, нет – этот изящный до наглости пиджак сыграл свою роль. Не бывает неправильных вещей: надо найти для них правильное место. Я наконец оглядел и место, где я оказался. У меня больше не было никаких сомнений, куда я попал. Я больше не чувствовал свою неуместность в этом городе. Я больше не думал о телефонной будке в Музее оккупации. Здесь никого не интересовало мое прошлое – ни советское, ни американское, и никакое другое. The joy of non-belonging. Я был по другую сторону зеленой двери в стене. Это был гей-бар. Бросив взгляд на меня, бармен снова произнес нечто остроумное, что вызвало улыбку «Юло». Или следует опустить кавычки? Мы встретились взглядами. До меня наконец дошло, что он без очков. Без выпуклых очков Юло. Я заказал себе и ему по водке-мартини. «Can you accommodate?» – спросил он ненастойчиво. Я кивнул утвердительно. Он положил свою тяжелую руку мне на колено.

По дороге в отель мы не сказали друг другу ни слова. Как только мы вошли в мой номер и я, нервничая, едва успел захлопнуть дверь с табличкой Not To Be Disturbed, он уже снял пиджак и расстегнул свой тяжелый ремень. Я подтолкнул его к креслу и опустился перед ним на колени. У меня в руке вырастало нечто, из-за чего Тоня, я думаю, могла бы мне в этот момент позавидовать, промелькнула у меня в голове нелепая гротескная мысль, но через мгновение он потянул меня за плечи вплотную к себе и в голове не осталось ни единой мысли – только радостная звенящая пустота и тяжесть в руках. Он уже прерывисто дышал, и под его рукой, обнимающей мой затылок, все мои мысли сжались в одной горячей точке, где мой рот сливался с его напряженной скользящей плотью. Больше не нужны были описания Таллина, нацизма, коммунизма, дома Мелвина, тоскующих глаз Марины, разбитого гипсового Меркурия. Струя Иппокрены ударила мне в лицо и растеклась по губам. Горячий снег. Позже, когда у меня прошла дрожь в руках и мы оба пришли в себя, уже в дверях, я решился спросить (по-английски): «Почему вы без очков? У вас должны быть очки». Он был удивлен: «Я никогда не носил очков». Я настаивал (хотя и понимал абсурдность моей настойчивости): «Разве вас зовут не Юло?» Он посмотрел на меня ошарашенно и пожал плечами. Он ушел, не оставив ни своего имени, ни телефона. И в этом тоже был свой резон.

Об этом эпизоде Мелвин тоже никогда не узнает. Подводя итоги своему визиту в Таллин, я лишь процитировал ему слова моего веселого эстонца-гида: «Поразительно, но в Кремле искренне верили, что Эстония без России не выживет, эстонцам без русских – капут».