Нет примирения!

— А ты не сердись, братец, — миролюбиво улыбнулась она. — За хлеб-соль спасибо, а пути у нас разные — сам признал. Я еще с первых дней сказала: долго у вас не задержусь, так что не поминайте лихом…

Авдотья Мироновна услужливо поволокла чемодан.

— Тетя! — Павлик выскочил вслед за ней на веранду.

— Молчи! — она отбросила его руку, ногой толкнула дверь в свою половину.

— Что за шум, а драки нету? — послышался бас.

На веранду поднимался Иван Терентьевич — костлявый и, как обычно, угрюмый, с пронзительными острыми глазками, в черной кожанке, в кирзовых сапогах. Он кольнул подозрительным взглядом племянника и тоже вошел в дом.

Павлик оглянулся. Прислонившись к косяку и опустив бессильно руки, на пороге стояла Надя.

Ни слова не говоря, Павлик шагнул к двери, за дядей.

…Уже у стола, как желанная гостья, сидела Даша.

В кухне на табурете переобувался Иван Терентьевич.

Авдотья Мироновна шныряла из комнаты в кухню и обратно, расставляла на столе посуду. И тараторила без отдыха, обращаясь то к Даше, то к мужу:

— В обиду тебя не дадим, голуба, не бойся! Встретил братец сестрицу — нечего сказать! От такого счастья отговаривать вздумал! Упустить торговую точку на главном проспекте! Да мы с Иваном Терентьевичем все оформим, как положено! Оформим, Иван Терентьевич?

— Заметано! — пробасил он.

Авдотья Мироновна закивала:

— Конечно, потом и отблагодаришь кое-кого…

— Не без этого! — опять пробасил Иван Терентьевич.

— Послушайте! — ее выдержал Павлик.

— Вот-вот! — оставляя без внимания реплику племянника, продолжала Авдотья Мироновна. — Так действуй, значит, и не поддавайся!

Павлик крикнул:

— Да не впутывайте вы ее в свои тенета!

— Опять заговорил? — поднялся Иван Терентьевич.

— Да, опять! Пойдем, Дашенька! Ты увидишь — это лучше, чем оставаться с ними!

— Ну и убирайся, убирайся ко всем чертям! — рассвирепел Иван Терентьевич. — Надоел со своими проповедями!

— А я и уйду! — сказал Павлик. — Давно собирался, да просили по-родственному, плакались… С машиной обещали не левачить и с водой-сиропом не комбинировать! А теперь вижу — еще других вербуете! Да только не выйдет у вас с ней, не выйдет! Пойдем, Дашенька!

Но она не подумала и пошевелиться, лишь спросила с иронией:

— И куда же ты поведешь меня, Павлуша?

— Да хоть куда! Хоть куда — все для тебя сделаю, все, что захочешь!

— Что же именно? Уроки выучишь на «отлично»? Или сочинение домашнее сочинишь? Нет уж, Павлуша… Видать, и с тобой нам не по пути. Не школьник-ученичок, а самостоятельный человек мне нужен. Замуж я выхожу. За Свиридина!

— Замуж? За Свиридина? — Он подскочил к ней. — Ты шутишь?

И неловко задел этажерку, посыпались на пол книги.

Не отрывая от Даши глаз, стал подбирать их прямо в охапку, словно дрова.

— Вот-вот, — ехидно загундосила тетка. — Говорили: о жизни подумай, а он в книжечки свои уперся и этакую девку проморгал!

— Ученый зато! — загоготал Иван Терентьевич.

— Шутишь ты? — повторил Павлик почти шепотом, выпрямляясь и все так же глядя на Дашу.

Она пожала плечами:

— На свадьбу тебя приглашаю. Надеюсь, хоть один вечерок от занятий-уроков освободишь.

Иван Терентьевич опять громко загоготал.

Павлик молча вывалил из рук книжки на стол и пошел к выходу.

Он не помнил, как миновал кухню, как оказался на веранде. Привалился спиной к захлопнувшейся за ним двери…

Тихо и мирно шелестит листвой темнеющий в сгустившихся сумерках сад. Маячит белым пятном на фоне зелени рубашка Александра, сидящего на крыльце рядом с Надей. На плечи Нади накинут пиджак.

Уняв непонятную дрожь во всем теле, медленно и устало подходит Павлик к сидящим, Останавливается за их спинами.

Молчат они. Молчит Павлик.

О чем заговоришь? Что скажешь?

Только шелестит листва.

Наконец Павлик глухо роняет:

— Кончена моя жизнь здесь.

И спускается с веранды, идет к калитке.

Александр, переглянувшись с Надей, спрашивает:

— Куда же на ночь?

— К ребятам…

Хлопает калитка. Александр встает:

— Подожди…

На ходу надевает пиджак, догоняя Павлика уже на улице.

…Перед громадным зданием рабочего общежития с освещенными квадратами окон сидят Сергей и Лена. Запрокинув голову, положив ее на протянутую по скамейке руку Сергея и глядя в небо, негромко, мечтательно декламирует Лена:

Затрепетали звезды в небе,
И от зари из-за аллей
Повеял чистый, легкий ветер
Весенней свежестью полей.

Сергей просит:

— Еще, Ленушка…

Помолчав, она произносит:

…И листва сквозит узором четким.
А под ней уж серебрится сад
Светом и таинственным и кротким:
Народился месяц…

— Это Бунин написал. Иван Алексеевич. Хороший русский поэт.

— Да, — задумчиво согласился Сергей. — Вот я тоже иногда внутри себя чувствую. Кажется, раскрой рот — и стихи сами польются… Про все на свете — про жизнь и людей, про дождь и снег, самый первый, пушистый… И такой восторг приходит, ну, прямо дух захватывает!