– У нас получилось. Благодаря ей, конечно. Она мудрая женщина. Очень меня поддерживала все это время.
– Как она могла тебя отпустить? Если любит?
– Как-то смогла. Ты знаешь, дело даже не в тебе. Мы все равно бы расстались. К тому шло. Дело в том, что она… Она старше меня. Ну вот, теперь ты знаешь. Что ты об этом думаешь?
– Не знаю… Почему-то мне вас жалко…
– Журавлик, только не плачь. А то я тоже заплачу… Эй, ты что? Ты куда? Ты обиделась?
Она вдруг резко отодвинулась от Артёма и села, повернувшись к нему спиной.
– Ты хочешь уйти?
Киви встала – у Артёма отлегло от сердца: она улыбалась.
– Я хочу пойти в душ. Можно? И дай мне что-нибудь вроде рубашки или футболки – переодеться.
– Да, сейчас. – Артём вскочил и полез в шкаф. – Вот полотенце. Выбирай футболку.
– О! Ну конечно, кто б сомневался – Спанч Боб! Эту и возьму. А потом я хочу мороженого.
Она удалилась в ванную, а Артём шепотом заорал: «Йесссс!», сделав выразительный жест рукой. Он достал из морозилки мороженое, разложил его по керамическим мисочкам, налил себе вина. Сердце у него колотилось как сумасшедшее. Олеся все не шла, и Артём незаметно для себя начал есть мороженое – ложка за ложкой. Он представлял, как она сейчас придет к нему, посвежевшая, розовая, как всегда взлохмаченная, в его футболке с Губкой Бобом, которая ей почти до колен. Он даже фразу приготовил: «Что-то ты далеко заплыла! Я уж хотел спасательную экспедицию устроить».
Но фраза не пригодилась, потому что Олеся так и не появилась: войдя в ванную, она замерла, тревожно глядя на себя в зеркало и кусая губы, потом закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. Отвернула воду, попробовала ее рукой, расстегнула рубашку… И застегнула. Постояла, подумала. Потом выскочила из ванной, подхватила сумку, валявшуюся в прихожей, и выбежала из квартиры.
Артём доел мороженое, уже понимая, что Киви опять сбежала, но не желая в это верить. Встал, заглянул в ванную, вышел в прихожую – дверь она даже не захлопнула. Он аккуратно закрыл дверь, вернулся на кухню, постоял, сжав кулаки, а потом схватил керамическую мисочку и с силой шваркнул ее об стену. Да что ж это такое? А потом подумал: наверное, не надо было ей рассказывать про Нику.
А Ника как раз вспоминала Артёма – ей так не хватало его сильных объятий и нежного сочувствия. Вчера они похоронили Анечку, и горе было неподъемно. Хотя все говорили друг другу, утешая, что она отмучилась, легче от этого не делалось. Ника не осталась у родителей, а сейчас жалела – как-нибудь потеснились бы: на похороны сестры приехала из Рима Таня. Ника сидела на «львином» диване, который они с Артёмом чуть было не сломали в последнем порыве страсти, и рассеянно смотрела в телевизор, плохо понимая, что там происходит. Квартира на Чистых прудах была уже полностью обставлена, вот только жить в ней Нике, похоже, не придется: надо перебираться к родителям, а то им одним не справиться. Оба сразу так резко постарели. И Курзик, бедный…
Ника вспомнила похороны Ани – Александр, отец Кузьмы, стоял в стороне ото всех, совершенно черный от горя. Кузя все время на него оборачивался, и Ника не выдержала: подошла, взяла за руку: «Саша, пойдемте к нам. Не надо вам быть одному». Александр взглянул на Нику и заплакал, припав к ее плечу – ему пришлось здорово согнуться с высоты своего роста. С кладбища Саша поехал с ними. На поминках он молчал, обнимая жавшегося к нему Курзика. Прощаясь, Софья Алексеевна сказала, с состраданием глядя на бледного и потерянного Александра:
– Сашенька, приезжайте к нам. Как сможете, так и приезжайте. С сыном повидаетесь, с нами пообщаетесь. Что делать, раз жизнь так распорядилась…
– Конечно, приезжайте, – поддержал отец и протянул Александру руку. – Вы ведь тоже… наш родственник.
Да, теперь-то родители приняли возлюбленного Анечки в семью. А сколько слез было пролито с обеих сторон, сколько горьких слов произнесено, сколько обид накоплено! Не понимали, не могли простить и смириться. А теперь поздно. Поздно.
Ника всхлипнула, горько жалея Анечку и ее Сашу, осиротевшего Кузю, родителей. И себя, такую одинокую. Нет, кто только придумал эту любовь? Жили бы – не мучились. Так нет, любви им подавай. Ты даже не просишь, не ждешь – а она сама возьмет и свалится на тебя. Как звезда с неба. И делай что хочешь с этой звездой. Но без нее… так темно.
И Ника расплакалась окончательно – уткнулась в подушку и ревела во весь голос, подвывая от горя: «Анечка-а… сестрёнка моя дорога-ая…»
А глубоко внутри, где сердце, пульсировала другая боль: Артём! Артём…
Глава 2
По минному полю