Нетипичный атом общества

Весной родился первенец в семье Татьяны и Лёшки Котелкиных – Ваня, названный в честь кривого деда. Семья жены души не чаяла в работящем и старательном зяте, который к хозяйственным хлопотам относился не как к тяжкой повинности, а с удовольствием и увлечением. Ему не нужно было рассказывать, что делать, а, скорее, притормаживать и останавливать. Любившая его без памяти тёща (редкий случай) частенько говорила:

– Лёшенька, отдохни милок, не всё сразу. Пойдём, я тебя вкусненьким угощу.

Когда директора подсобного хозяйства перевели на должность заместителя руководителя интерната, а на место Фомина встал у руля подсобного хозяйства Михаил Дмитриевич Королёв, Лёшка пришел туда же на освободившееся место агронома…

Витька Балон женился на Лене. Свадьбу справили в Москве, в квартире на Нагатинской, где молодые и поселились. Странным образом, гостей из Колычева оказалось на торжестве втрое больше, чем со стороны невесты. Из Котелкиных присутствовали Василий и Иваныч (Юрка). Василий произвёл своим красноречием эффектное впечатление на хозяев и московских девиц. Одна из старших подруг невесты даже «положила глаз» на него, с определенным прицелом. Бывший фельдшер и прапорщик заметил внимание к себе молодой особы, удвоил старания, но сил не рассчитал и сполз под стол, лишив себя надежд, а даму иллюзий.

Когда-то несуетная и размеренная жизнь деревни сильно изменилась. Никто не спешил работать в интернате и сельском хозяйстве. Большинство молодежи освоили отъезжий промысел и появлялись в Колычёве раз в неделю, а то и реже. К 1981 году на улице Перспективной осталась едва не треть населения и, даже летом, деревня перестала наполняться людьми. Тотально брошенные участки и огороды зарастали осотом и лебедой. Вокруг барака и бараковских сараев колыхался на ветру бурьян из полыни, репейника и иван-чая высотой два с половиной метра.

Редкостный урожай вишен среди всеобщего запустения странно смотрелся со стороны.

Петрович, брат Тамары, видя такое ягодное богатство, да ещё никому не принадлежащее, отправил младшего племянника Вовку в набег на бывший сад тёти Дуси:

– Нарви вишенок поспелее, давно не пробовал.

– Да ты сам, дядя Толя, сходи.

– Бестолочь! Ты что забыл – у меня ноги едва передвигаются.

Прошлой осенью, в середине ноября, он, по пьяному делу не дошел до дома и провёл ночь на легком морозе, который прихватил руки и ноги. Руки худо-бедно отошли, зато ноги передвигались как у тряпичной куклы. Его шарообразная, подобная ходячему глобусу жена Шурочка, недолго думая сбежала с детьми в родительский дом, к матери пенсионерке.

Вовка, сидя на заборе собирал ягоды в литровую стеклянную банку и, частично в рот, когда проходящий с работы Стрекач деловито предложил ему обломить ветку с вишнями покрупнее и подать ему. Одиннадцатилетний несмышлёныш, ни капли не задумываясь, повеление кретина немедленно выполнил.

– Сиди, не слезай, я ведро принесу.

– Дядя Володя, мне ведро не удержать.

– Тогда ножовку притащу – станешь ветки отпиливать, а внизу их оборвём.

Ведро они быстро наполнили, причинив урон не слишком великий поначалу. Пример, как известно вещь заразительная, особенно если он дурной, и Вовка повадился обламывать и отпиливать ветки. Пару раз его прогоняли соседи, но за детьми, тем более чужими, уследить довольно сложно и к осени великолепный вишневый сад представлял из себя жалкое зрелище.

Пока Вовка мародёрствовал к Петровичу прилепилась очередная кандидатка в жёны. Привлекло её к новоявленному инвалиду, скорее всего жильё. Вопреки неутешительным прогнозам уличных прорицательниц, тандем оказался необычайно устойчив к жизненным неурядицам и продержался до кончины, разумеется, Петровича.

Василий устроился лесником. Чернолесское лесничество предоставило ему обход в девятьсот гектаров к востоку от деревни. Работа эта располагает к созерцательности и вдумчивому восприятию окружающей жизни. Среди лесников распространены две категории людей – мыслители, склонные к философии и хапуги-рвачи, тоже философы, но иного рода.

Василий мог часами наблюдать сидя на пеньке, жизнь непоседливых муравьев, или мелких и суетливых лесных птах. Гигантские деревья своего обхода знал наперечет, всегда останавливался около могучих стволов и прикидывал их высоту. В четырех километрах от Колычева, где-то посередине лесной дороги ведущей к Родионову, среди многих могучих и высоких сосен и елей выделялась сосна совершенно невообразимых размеров. К ней он старался подходить чуть не каждую неделю, с восторгом оглядывая выдающийся семенник метров тридцати пяти, если не более ростом и более трёх метров в окружности.