Нетленка

Конечно, его никак не могла устроить канцелярщина в Управлении. Но амбиции по поводу дальнейшей карьеры сына (которые сам Герман в душе именовал не иначе, как комплексом Дедала — «обои полетим…») папа мог засунуть себе в задницу. Судя по всему, с момента возвращения из тарков и лет до тридцати Герман занимался мучительным поиском дела, которое могло бы во всей полноте и по возможности бескровно ответить на тот вопрос Магистра. По молодости Герман ещё был свято уверен, что если очень захотеть, то можно объять необъятное и совместить несовместимое, и Икара никак в себе не видел, ходя будущее как раз и доказало, как он ошибался… А может, и нет.

…Он всё хорошенько обдумал, и однажды явился к папе, полный честолюбивых планов и радужных надежд, с потрясающим предложением. Он объяснил, что столь явное его, Германа, превосходство над коллегами объясняется очень просто: нюансы его личной судьбы, участие самых разных людей в его образовании создали эффект таркской системы, которая органично сочетает, так сказать, физиков, лириков и оперативников. Нет, он уважает современную систему обучения спецсостава. Но оно — верь мне, папа! — устарело. Нестандартная ситуация грозит разведчику провалом, потому что его очень плохо учат проверять гармонией алгебру, а поливариантность реакции вообще не учитывается, так же как и точно просчитанный эффект псевдо-дилетантизма… Короче, Герман получил некоторый опыт педагогической деятельности — небольшой, но пока достаточный, и просит дать ему разрешение на эксперимент, а за успех ручается головой. Он наберет по приютам сирот поумнее, а потом пусть к нему никто не лезет, а он обязуется через несколько лет дать фатерлянду самую крутую группу специального назначения, — безо всяких идиотских психотехник, и по сравнительно скромной смете. Только никаких кураторов, наблюдателей и прочих бездельников. Некогда ему будет заниматься титулованными бездельниками, дел сделается — невпроворот…

Не сообразив сразу, к чему тут можно придраться, Великий Магистр в блистательный результат всё же не шибко поверил. Но сын уже столько раз его удивлял, что Отто неохотно дал добро.

Герман, надо сказать, тоже не видел в своем плане никакого подвоха. Он и в самом деле был решительно настроен сделать то, о чем говорил, ни больше, ни меньше… Ну, разве что собирался прибрать под крыло незаконного сынишку, которого успел прижить в период лихого курсантства от красотки-цветочницы, державшей лавку по соседству с Военной Академией. О существовании Хольта он узнал лет 5 назад, когда мальчика пора было отдавать в школу, и потребовались деньги. А совсем недавно мама умерла воспалением легких, парнишка остался вообще один, и попал в интернат, с чем Герман, как честный человек, никак не мог согласиться. Он только опасался, что известие о наличие внука опять спровоцирует папу завести волынку о женитьбе. Группа же решала все проблемы легко и непринужденно.

Так думал Герман.

Явившись с официальной бумагой в Богоугодное заведение, он забрал Хольта, а для конспирации (которая, если честно, ни за каким шутом и не нужна была) прихватил ещё одного кандидата в супермены — Рольфа, после чего решил здесь более не светиться, и отбыл далее, теперь уже действительно по приютам, на поиски материала.

Тут и произошла катастрофа.

Глава 14

Переведи меня через Майдан,

Где тучи пьяные на пьяный тополь тянет.

Мой сын поет сегодня на Майдане!

Переведи меня через Майдан…

«Майдан»

В. Коротич в переводе Ю. Мориц

Герман фон Шенна был человек военный, и за свои 30 лет навидался всякого. Он допускал, что иногда цель оправдывает средства, а лес рубят — щепки летят; знал, что ни одно человеческое государство не может не быть фарисейским, и дипломатия — это искусство отмывать добела очень грязной водой; Герман не боялся ни крови, ни грязи; не падал в обморок от запаха еловой шишки, в искусстве предпочитал героический жанр, безвыходных положений не признавал принципиально; железную его волю не могли сломить ни страх, ни боль, ни физические лишения… Но то, что увидел генерал фон Шенна в Государственном приюте для бедных, обломало его в момент.

Одного взгляда на угрюмое стадо детей, отупевших от голода и побоев, хватило, чтобы перечеркнуть всю его прошлую жизнь. Герману просто плохо стало от мысли, куда катится страна, где возможно такое, и на секунду опустились руки от непривычного сознания полного собственного бессилия.