Нетленка

…Трудно сказать, что двигало им после — чарийская сентиментальность, баронская честь или просто человеческая мужская совесть… Но только генерал Альма-Матер, барон Герман фон Шенна, стиснув зубы от омерзения за родную страну, где возможно такое, вместо того, чтобы отбирать по показателям самых перспективных, начал выхватывать из приютов самых обреченных, самых безнадежных пацанов, — пугая сытую администрацию стальным блеском глаз и грозными печатями на бумагах.

Случайный воспитанник тарков оказался не случайным.

Столкнувшись с системным преступлением, — с которым невозможно бороться, не выйдя из породившей его системы, — Герман не запил горькую, не встал в позу, и не впал в раскол. У него было разрешение на набор десяти кандидатов; он решил, что должен спасти хотя бы десятерых.

…Хольт и Рольф у него уже были; потом появились Леон и Аристид; Юту с Кристофером он чуть не с боем выволок из резервации, приписанной к закрытой лаборатории биооружия. И так далее, и тому подобное. Через месяц группа была укомплектована, база выделена, средства отпущены; генерал остался, наконец, один на один с десятью мальчишками, молясь об одном: чтобы никто раньше времени не вздумал выяснять, чем он тут, собственно, занимается. Просто потому, что набранных детей ни один не слепой человек не рискнул бы признать не то что перспективными, а и просто нормальными.

Хольт и Рольф ещё кое-как влезали в чарийскую расовую доктрину, и могли бы сойти за будущих суперменов. Зато золотоволосый Леон, по-кастльски широкоскулый, не переставая плакал днем и дико кричал ночью; Марко крал и прятал еду, причем в местах действительно труднодоступных, за калорифером, например, где она начинала через сутки нестерпимо вонять, наполняя помещение оптимистическим запахом морга. Мика страдал лунатизмом. Аристид забивался под кровать и грыз ногти до мяса. Юстас и Кристофер писались в кровати, Саул мучал кошек, а Чак пытался забраться в постель к доброму дяде, имея в виду поблагодарить за доброе отношение единственным способом, какой знал в свои десять лет.

Им всем было тогда где-то по десять.

Учитывая, с чем пришлось иметь дело Герману, можно понять, с какой головы он выправлял им документы. Там, где набирал мальчишек Герман, арийцев быть не могло по постулату; с Хольтом и Рольфом понятно, зато Леон и Саул, судя по высоким скулам и задорными носам, были кастьлцы; темноволосые Юстас с Чаком — типичные юнийцы; Мика орлиным профилем и гривой вороных волос блистал чистотой суонийских кровей, а Марко с Аристидом, после того, как их отмыли, оказались безнадежными квартеронами.

…Герман набросал к именам приблизительные, по национальному признаку, фамилии, а потом, мотивируя свои действия конспирацией, просто перемешал оба списка. И получил следующее:

Хольт Аль-Сахаль

Леон Зарка

Марко Мюллер

Аристид Штром

Юстас Павилоста

Чак Норенс

Рольф Куэнка

Кристофер Ла Фьямба

Саул Латискум

Микаэль Пролеска

…И затем Герман стиснул зубы и принялся осуществлять свой план. Только теперь он стремился не создать супер-группу «имени мене», а спасти ребят. Вооружившись учебниками по детской психологии, в которые ему некогда было заглядывать, не подозревая, что на самом деле они ему ни за каким лешим не нужны, генерал страдал от жалости к ребятам и презрения к себе — за неуклюжесть и отсутствие специальных знаний. В полном отчаянии, руководствуясь, за неимением ничего другого, порожденной жалостью интуицией, он отдал Марко ключ от кухонных шкапов; купил Аристиду кило жевательной резинки; ночи напролет просиживал с Микой и Ливнем, гася малейшие попытки нездоровой активности поглаживанием по нулевой стрижке и колыбельной из «Порги и Бесс»; по три раза за ночь выводил Юту и Кристофера в гальюн; часами разговаривал с Саулом о смысле жизни; твердо и необидно объяснил Чаку общепринятую практику взаимоотношения полов; выбил спецпитание, учил всему, что знал сам, заставлял мыться горячей водой и обливаться холодной; и чистить зубы, и слушать серьезную музыку, и читал им вслух Дюма и Жюля Верна, и покупал в городе простые игрушки и самые дешевые леденцы — потому что затраты такого рода в смете предусмотрены не были, а Герман, помня свое счастливое детство, мучился необъяснимым чувством вины.