— Смотри. Что ты видишь?
Алла видела за воротами парка памятник Ленину. Памятник, который снесли три года назад. Она долго смотрела на него. Выглядел он куда лучше, чем она могла помнить.
— Опять поставили, что ли?
— Нет, — ответил Фаддей. Он подвел ее к киоску, высвободил свою руку и, замотав кулак в куртку, наотмашь разбил витрину. Сначала Алла не поняла, что стряслось. Потом вскрикнула.
Другой рукой он попробовал закрыть ей рот, но Алла вывернулась и отшатнулась от него.
— Больной!
Фаддей молчал. Потом медленно просунул руку на витрину киоска, немного поранившись об разбитое стекло и вытащил журнал. Он так же, ни говоря ни слова, пальцем указал ей на номер и год издания на обложке.
«№ 10. 1994».
Алла громко вдохнула. Фаддей не хотел или не мог объяснить.
— Может, я пойду домой? — растерянно спросила она, хватаясь за свободную руку Фаддея. От тепла его ладони ей становилось еще более тревожно. Будто все, что происходило вокруг — сладкая вата, в которую она проваливается, не зная всей опасности.
— Алла, может, ты не веришь этим дурацким обложкам, но поверь мне!
Он снова потянул ее за собой, вглубь чудных, но таких знакомых и незнакомых одновременно дворов. Они шли, спотыкаясь в темноте. Ей вдруг подумалось, что слишком уж долго он просто тянул ее за собой, словно они от чего-то убегали или гнались за кем-то. Алла почувствовала, как отвратительно соленая слеза попала ей в рот. Она сплюнула, как сплевывал ее отец, если горечи во рту было слишком много.
Фаддей открыл подъезд без домофона, втащил Аллу на второй этаж хрущевки и зажал дверной звонок 17 квартиры. Звонок не прекращался несколько минут. Фаддей молчал. Алле вдруг стало отвратительно страшно.
— Этого не может быть, — сказала она.
Дверь резко открылась, они еле успели отскочить. В носу защипало: внутри кто-то жарил пельмени. Алла могла где угодно узнать этот запах.
— Можно к тебе? — спросил Фаддей у хозяина квартиры.
Хозяин был едва ли старше Аллы. Он потупился под взглядом Фаддея и отошел от двери.
— Помнишь, я тебе говорил, что когда-то могу прийти вот так? — спросил Фаддей. Алла неожиданно для себя заметила в его голосе ужасную усталость.
— Я не думал, что так скоро, — ответил нерешительно. — Ты говорил об этом только неделю назад.
Фаддей криво улыбнулся.
— Меня Сёма зовут. Семён Потеря, — хозяин квартиры протянул ей руку. Выглядел он растерянно, будто его разбудили.
— Алла. Приятно познакомиться.
И они прошли на кухню. Обычную кухню, маленькую, как свойственно хрущевкам, и на удивление опрятную, что как раз для современных хрущевок редкость. А потом, как болючий укол, до Аллы дошло, что квартира, в которой они находились, была относительно новая — может, 15 лет от силы.
Все же, слова Фаддея больше были похожи на злую шутку, потому что произойти это в реальном мире не могло. Сёма заварил для них чай и молча сел во главе стола.
— Рассказывай, — сказал он, голос уже не дрожал. Видно, в своей квартире он чувствовал себя намного увереннее. — И, я надеюсь, меня устроят твои объяснения!
— Ладно, — сказал Фаддей и закинул в рот ментоловый леденец. Леденец громко хрустнул у него во рту, от чего Сёму заметно передернуло.
— Прекрати так делать, Дима.
Фаддей улыбнулся. Алле с каждой минутой все больше казалось, что он свалится без сознания. Она, подчиняясь неясному порыву, вскочила со стула и положила ладонь ему на лоб. Алла успела заметить, как он прикрыл глаза: наверно, ее рука была достаточно холодной, чтобы облегчить лихорадку.
— Ты неважно выглядишь.
Вместо ответа он взял ее за запястье и отодвинул руку со своего лба.
— Нормально. Я кое-что тебе расскажу. Вам обоим.
Все молчали.
— Ну, валяй, рассказчик, — резко сказал Сёма. Фаддей вздрогнул, как от пощечины.
— Так вот, с того часа, как у нас состоялся тот разговор, для меня прошло двадцать лет, — начал он, внимательно наблюдая за реакцией давнего друга. Алла с легким раздражением заметила, что Фаддей пытался изображать из себя пофигиста. Точно, пофигиста. Ему будто все равно было на неудобства, которые он доставил Сёме. Ему словно было без разницы на то, что Алла оказалась в тот момент времени, где существовать ее не должно было. — Но давай начнем с начала, чтобы Алла все поняла.
Фаддей сделал небольшой глоток чая, прочистил горло и заговорил:
— Так вот, жизнь моя началась еще до первой мировой и могла закончиться прямо на фронте, когда я лежал с контузией посреди поля боя… Друг мой, Давид, тогда получил тоже очень сложное ранение. В один момент Давид подполз ко мне и дотронулся своей покалеченной рукой до моей…
И Алла словно представила, как раненный в обе ноги Давид из последних сил двигался к Фаддею, а над их головами свистели выстрелы. Он сказал ему:
— О чем ты жалеешь?
И Фаддей, еле способный говорить, ответил:
— Что я умру сегодня.