Неторопливая машина времени

Я оставил Армана работать в институте. Кто знает, вдруг чудо когда-нибудь повторится? Я заваливаю его работой, стараясь, чтобы он больше работал по вечерам или даже ночью. Я пошел на то, чтобы повысить вдвое зарплату этой обезьяне! Но несчастный идиот лезет из кожи вон, изо всех сил стараясь, чтобы не совершить ни малейшей ошибки. И каждое утро он с гордостью приносит мне великолепно выполненные чертежи, покрытые безукоризненной штриховкой…

Жюли Верланже Отражение в зеркале

Момент, когда усталость Кристины брала верх над отвращением, наступал очень быстро, и тогда она опускала костлявую руку на пыльные перила замызганной лестницы. Ступенька за ступенькой, она влачилась всё выше и выше. На лестнице царила темнота, заполненная тошнотворными запахами кухни и кошачьей мочи. Грязные оконца на площадках, расположенные через одинаковые промежутки, скупо пропускали унылый дневной свет.

Кристина упрямо продолжала подниматься. Наконец, она достигала последней площадки, сворачивала налево в мрачный коридор и останавливалась перед запертой дверью. Уже за несколько шагов до неё Кристина опускала руку в сумку, пытаясь нащупать ключ. Захлопнув за собой двери мансарды, она с облегчением избавлялась от плаща и многочисленных пакетов, тяжело вздыхала и проводила усталой рукой по лицу.

Когда синяя жилка на тонкой шее Кристины начинала пульсировать ровнее, она открывала хромой комод, хранивший все её жалкие сокровища, чтобы достать зеркало.

Она заметила зеркало в пыльной витрине одной из лавчонок, набор товаров в которых зависит исключительно от столь характерных для небогатых людей финансовых затруднений в конце каждого месяца. Здесь периодически скапливаются груды самых разнородных предметов: фарфоровые пастушки, картины сомнительного происхождения, разрозненные предметы столовых сервизов. Зеркало было самым обычным — небольшой прямоугольник в узкой рамке темно-фиолетового цвета. Оно было не слишком красивым, если не считать удивительной прозрачности и слабого розового оттенка стекла. Откуда оно появилось в лавочке старьевщика? Никто не ответил бы вам на этот вопрос, тем более, владелец лавочки, казавшийся совершенно потерянным, который с утра до вечера приобретал всё новые и новые бесполезные предметы, и для которого все клиенты были на одно лицо.

Каким образом у Кристины, отказывавшей себе в самом необходимом, рассматривавшей ремонт туфель как неразрешимую проблему, — каким образом у неё возникла сумасбродная мысль приобрести это зеркало? При всём желании она не смогла бы ответить на этот вопрос. Ей просто захотелось обладать этим зеркалом в тот самый момент, когда она увидела его на затянутой паутиной полке, захотелось с такой силой, что образовавшаяся после покупки дыра в её бюджете показалась ей чем-то совершенно несущественным.

Теперь же зеркало превратилось для неё в столь большую ценность, что никакие сокровища мира не заставили бы её расстаться с ним.

Кристина отнюдь не выглядела красавицей. Небольшое тщедушное тело, длинный, похожий на хоботок землеройки нос, серый цвет кожи, карие, неприятно выпуклые глаза, блёклые волосы мышиного оттенка. Она работала весь день за жалкую плату, беспрекословно подчиняясь сердитым приказам ворчливой женщины, с удовольствием перекладывавшей свои проблемы на плечи подчинённых. Её комнатушка, оплата которой жестоко терзала скромный бюджет два раза в месяц, выглядела убого; потрёпанные обои цвета гусиного помёта, кровать с торчащими во все стороны пружинами матраца, подслеповатое окошко, из которого можно было увидеть только крыши. Она была одинока, одинока так, как может быть с женщиной в большом городе, где каждый занимается только своим делом и ничего не видит вокруг себя. Нехватка денег у неё была подобна липучке для мух, к которой прилипаешь раз и навсегда; даже, если тебе чудом удаётся высвободить ногу, то ты тут же ещё сильнее приклеиваешься к липучке рукой. В жизни у Кристины не было радостей; не было радостей и не было надежды — ничего, кроме унылой безнадежности, накопившейся за прожитые в одиночестве годы. Вся тяжесть прошедших и грядущих дней стала для неё невыносимой, так что единственным своим прибежищем она давно привыкла считать смерть и наступающий после неё бесконечный отдых. Тем не менее, поскольку она всё же была довольно молода, инстинкт самосохранения удерживал её на краю этой умиротворяющей бездны.